Но она же была такая маленькая! Такая слабая! Да? А Джем был калека! Он обернулся к рыдающей тетке.— Тетя! — его голос срывался. — Как же вы могли! Как вы могли меня сюда привести?Умбекка не отвечала. Она не могла отвечать.Вдруг потемнело — может быть, туча набежала на солнце. Но именно в этот миг помрачения Джем разглядел то, чего не видел раньше — ту самую неловкость, что наличествовала в поведении тетки все время на протяжении их чудесных прогулок. Он увидел затравленный взгляд, опущенные глаза, вспомнил, как именно тетка отвечала или не отвечала на определенные вопросы. Как-то раз она остановилась и заговорила с деревенской женщиной — старушкой. Теперь, только теперь Джем понял, что то была настоящая хозяйка Цветущего Домика, старая дева.Точно!А еще… еще тетке часто приходили письма. Она их комкала и убирала, если на нее с любопытством смотрели Джем или его мать.Умбекка лгала. Она лгала все время.Джем смотрел на нее, и его глаза наполнялись слезами. Умбекка сидела боком к нему. Она расстроилась и не заметила, что на лифе платья у нее расстегнулась верхняя пуговица. Сверкнула золотистая вспышка, и Джем понял, что тетка продолжала носить амулет Агониса — только на теле, под платьем.
Все решилось быстро.— Тетя! — дико закричал Джем.Досточтимый Воксвелл на миг оторопел, но тут же бросился к юноше, настиг его одним прыжком, выхватил из подмышек у Джема костыли и толкнул его лицом вперед.— Унеси эти мерзкие деревяшки и брось их в огонь! — крикнул лекарь служанке. — Это богопротивные вещи!Брезгливо скривившись, Воксвелл вынул из кармана носовой платок. Казалось, он собирался вытереть им руки. Но вместо этого он глянул сверху вниз на распростертого на ковре калеку, отчаянно пытавшегося уползти. Лекарь тяжко вздохнул и склонился к юноше — так, словно ему предстояло выполнить неприятную, но необходимую работу.Связанную с его профессией.— Так значит, бастард не пожелал угощаться нашими булочками? — издевательски промурлыкал Воксвелл. — Жаль. Очень жаль, они бы ему гораздо больше пришлись по вкусу! Но у нас и другие угощения имеются!Воксвелл завел пальцы под затылок Джема, запрокинул голову юноши и поднес к его ноздрям носовой платок. Запах — мерзкий, гадкий, дурманящий, хлынул в ноздри к Джему, заполнил все вокруг. Юноше вдруг стало жарко, жгуче жарко.Он пытался увернуться, но что толку?Джем вдыхал тошнотворный запах и слышал, пока еще слышал, как громко тикают в прихожей часы. Он слышал, как всхлипывает и шмыгает носом Умбекка, как звучит шелестящий, сухой голос тощей женщины, склонившейся к чайному столику:— Тебе налить чаю, Натаниан? А потом пришло забытье. ГЛАВА 40ТИКАЮЩИЕ ЧАСЫ Тик! Тик!Первое, что услышал Джем, очнувшись, оказалось опять-таки тиканье часов. В каждую из аккуратно прибранных комнаток Цветущего Домика доносился стук деталей механизма часов. Это тиканье слышала сидевшая в гостиной досточтимая Воксвелл, слышал в своем кабинете ее супруг, слышала старушка служанка, вытиравшая пыль. Часы отмеряли пульс домика, они всех вовлекали в стихию времени. Зачастую обитатели домика не замечали тиканья часов, пропускали мимо ушей и печальное «бонг!», которым часы сопровождали наступление очередной пятнадцатой и каждой пятой внутри пятнадцатой. И все же часы всегда были с ними, а они знали, что внутри часов есть потайная пружина, которая разворачивалась один раз в луну с такой точностью, словно за каждым тиканьем стояла сдерживаемая сила — сдерживаемая, но способная вырваться наружу в ярости. Эта сила, наверное, была похожа на могущество бога Агониса, каждое мгновение пульсировавшее в жизни всего мира.Тик! Тик!А потом послышались голоса:— Источник света, услышь наши молитвы! Взгляни на нас с высот своих, узри это измученное дитя и смилуйся над ним. Помоги нам, о милосердный, когда мы станем избавлять дитя ото зла, когда мы принесем его, слабого и униженного, на алтарь суда твоего. Дай нам, о Всемогущий, силы в вере нашей, ибо мы готовы исполнить свой божеский долг. Да славится господь наш и госпожа вовеки.— Да славится господь наш и госпожа вовеки!Первый голос — негромкий, гнусавый баритон — принадлежал Воксвеллу. Женщины вторили ему покорным дуэтом.Джем очнулся, но лежал, плотно сжав веки. Что-то давило ему на веки — вероятно, тяжелые монеты. Рот у него был забит какой-то неповоротливой гадостью.Где он?Потом он вспомнил где. Страх пронзил юношу, словно острый клинок. Он бы закричал, но не мог. Он бы вскочил, но и этого не мог. Что-то держало его. Из тумана выплыли отрывочные воспоминания. Его несли по узкой лестнице в небольшую белую комнату. Теперь ему завязали рот, чем-то накрыли глаза и привязали к жесткому столу. Он чувствовал цепкие, жаркие ремни. Кожа его покрылась пупырышками, он замерз. Потом… потом Джем вспомнил, как чьи-то грубые, торопливые руки рвали на нем одежду.Его раздели донага!— Мальчишка просыпается, Натаниан, — послышался голос тощей женщины — равнодушный, далекий.— Гм, да.Грубые руки лекаря ощупали бедра Джема, потом пах. Послышался вздох.— Все гораздо хуже, чем я думал. Зло распространилось. Боюсь, что надрез под коленями не поможет…— Досточтимые, не надо! — раздался дрожащий голос Умбекки.— Не надо бояться, моя добрая госпожа. Боль будет краткой. Потом я остановлю кровотечение прижиганием. Потом наложу успокаивающую мазь… а вы лучше подумайте о той праведной жизни, какая ожидает этого страдальца впоследствии!Джем ухитрился закричать, несмотря на кляп.— Молчи, порождение мрака! — рявкнул Воксвелл, и Джем получил пощечину. А он… он даже моргнуть не смог. Даже отвернуться не мог — голова его тоже была привязана к столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159