Еще немного оттянуть.Винда поднесла поближе к глазам перстень с аметистом и залюбовалась им. Вот ведь какой гадкий мальчишка ее Арон — прятал перстень! И от кого — от родной матери! Найдя перстень, досточтимая Трош была возмущена до глубины души. Как это он только посмел что-то украсть у слабого, больного товарища! Впрочем… нет, воришка бы из Арона не получился — уж слишком он был глуп. Его вина у него на физиономии была написана. Досточтимая Трош старалась, как могла, но, увы, она не любила собственного сына. Он казался ей каким-то бесцветным, жалким. Конечно, Эбби был пьяницей, но все-таки в нем был огонь! Жизнь в нем была! А в Ароне что? Ровным счетом ничего.Аметистовый перстень сверкал гранями и переливался в лучах закатного солнца, проникавших сквозь роковое окно. Винда Трош поднесла перстень к губам и забыла о своем никудышном сынке. Арон! Да при чем он вообще? С того самого мгновения, когда досточтимая Трош увидела перстень, она поняла, кто для нее должен стать предметом обожания. Она вспомнила времена Осады. Золотые были деньки. Она тогда вертелась как волчок, стараясь угодить солдатам-синемундирникам. Винда загадочно улыбнулась.Видела, видела она перстень, похожий на этот…
— Боб, а Боб, — заплетающимся языком проговорил Полти. — Я тут, знаешь, чего подумал?— М-м-м? — уставший после дневных забот долговязый Арон поудобнее улегся на подушке. Он давно привык к пьяному бормотанию дружка. Голос Полти для Боба в это время, когда они вместе лежали на широкой кровати, был всего лишь звуком, нарушавшим тишину, — звуком, пожалуй, поприятнее тех воплей, что раздавались в кабачке, но противнее шелеста листвы за окном и унылого уханья совы. Боб поплотнее закутался в одеяло. Тем самым он безмолвно намекнул другу на то, что в комнате холодновато. Полти сегодня смилостивился настолько, что позволил Бобу открыть окно. Кисловатый запах мочи и пота постепенно улетучивался.Полти ударил по кровати кулаком:— Боб!— Ну, чего, чего?— Да Лени.— Что — Лени?Про Лени Боб теперь редко вспоминал. Все они уже выросли. Мир детства, мир Пятерки остался где-то далеко позади.— Ну… ты же знаешь… я сильно болел, Боб.— Ну, знаю, — отозвался Боб. Полти действительно был очень болен — несколько сезонов назад. А потом просто валялся в кровати пьяный, а мать Боба бегала к нему по первому зову и всячески ему угождала.— Боб? А теперь я, пожалуй, поправился.— Чего?Если так, то это было удивительно. Боб приподнялся и сел.Полти перекатился поближе к другу. Пружины матраса скрипнули. Пухлая ручища сжала худенькое плечо Боба.— А ты про Лени вообще-то думал хоть раз? Боб, как следует ты про нее думал, а? — Боб не совсем понимал, к чему клонит Полти. — А ведь она хорошенькая девочка, Лени-то, а?— Ну, наверно. Только ты сказал, что она шлюха.— И шлюха тоже, не без этого. Только я вижу, ты про нее как следует все-таки не думал, Боб. Ну да ладно. Ты не переживай. Чего тебе-то думать? Думать — это мое дело. Только она сама во всем виновата, Лени-то. Сама виновата во всем.Жирный Полти чуть-чуть приподнялся и оглушительно рыгнул.Той ночью, после того как Полти, наконец, уснул, Боб еще долго лежал, вновь напуганный происходящими переменами. Эти перемены он в последнее время сам для себя стал называть «сдвигом смысла». Когда умер его отец, Боб познал жуткий, внезапный ужас. То было совсем иное чувство — нынешнее было каким-то ползучим, медленным, но от этого не менее пугающим. А чувствовал Боб вот что: ему казалось, что вещи, которые должны бы, по идее, прочно стоять на своих местах, начали двигаться, они уходили у Боба из-под ног. И это Бобу очень не нравилось.«Когда, — задумался Боб, — Полти в последний раз говорил о Лени и Веле, о том, как распалась Пятерка? Сегодня он заговорил об этом впервые за долгое время».И явно не в последний раз.Полти винил Лени в том, что рухнуло их маленькое королевство. Это она своей похотью соблазнила Вела и увела его от товарищей. Ну а будь они все вместе, разве Полти завел бы ту дурацкую болтовню про «Зеленую подвязку»? Разве тогда Полти полез бы в собственный дом, чтобы украсть серебро? Разве тогда досточтимый Воксвелл рассвирепел бы настолько, что превратился в жуткое, беспощадное чудовище? Если бы не это, разве он стал бы отрезать ногу старому Эбенезеру?Во всем была виновата Лени. Только она.Выстроив такую цепочку событий в уме, Боб был вынужден признать, что все выглядит очень убедительно. В подобной связи событий была правда, хотя можно было посмотреть на вещи и иначе — например, приписать гибель королевства Полти всего лишь течению времени и взрослению ребят… Но Боб понимал, что такая версия Полти никак не устроит.Ему непременно нужен был кто-то, кого можно было обвинить в случившемся.Обвинить — и отомстить.
Несколько дней спустя, вечером, Боб, снующий между столиками с кружками, до краев наполненными пивом, заметил в уголке зала Полти. Боб чуть кружки не выронил от удивления.— Эй!Пиво пролилось на чей-то воротник.— Простите, простите!Боб брякнул кружками и ретировался, сопровождаемый обычными ругательствами. Его мать, нацепившая рыжий парик и сильно напудренная, порхала по кабачку, с удовольствием выслушивая сальные шуточки жирного торговца лошадьми из соседней деревни. Боб осторожно поддел мать локтем:— Мам, а Полти почему здесь? Мам?— Парень, еще пива тащи! — прорвался чей-то окрик через клубы табачного дыма.— В чем дело, Арон? — возмутилась досточтимая Трош. — Ты что, не слышишь, тебя зовут? Давай поторапливайся!Боб от отчаяния прикусил костяшки пальцев. Сам он только что пришел — задавал корм лошадям на ночь и чистил их. Сколько же времени Полти сидит в углу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159