Кто он теперь? Червь, не более того!Лоленда подошла. Пола ее пеньюара накрыла убитого горем юношу.— Сайлас, Сайлас!Лоленда присела, расставив колени. Ее пальцы зарылись в его волосы, коснулись губ, век… Она потянула его к себе. Он дрожал и задыхался:— Нет!Но все без толку. Он онемел. Лоленда застонала и запрокинулась назад — воплощенная похоть. Сайлас швырнул ее на пол. Сорвал с себя камзол. Лоленда, улыбаясь, отползла от него. Сайлас схватил ее.— Нет!— Да!Он швырнул ее на кровать. Разорвал пеньюар. Рывком снял рубаху, стащил штаны. Лоленда откатилась от него. Сайлас настиг ее и вцепился в нее. Она царапалась, отбивалась, но смеялась… смеялась…А потом случилось это. Она дико закричала. 9 В то утро свет был беспощаден. Яркое утреннее солнце озаряло и морщины Лоленды, и ее увядшие прелести, и пепел на полу у камина, и пылинки, порхающие в воздухе без числа. Солнечные зайчики прыгали по жирным остаткам завтрака на тарелках, лучи солнца освещали и ночной горшок, стоявший под кроватью. Безжалостное солнце озаряло и обнаженного юношу с впалой грудью и выступающими ребрами, тощими руками и ногами. Как бледна была его кожа, и как ярко горел на этой бледной коже загадочный знак, оставленный кем-то в его паху…Лицо Лоленды превратилось в застывшую маску. Она указывала на клеймо пальцем, и палец ее дрожал. Когда она заговорила, из горла ее вырвался свистящий, хрипящий шепот:— Клеймо ваганов!А потом она поникла, отчаяние охватило ее, неотвратимое, как точная тьма.— О, что я наделала! Убирайся прочь, уходи от меня!Сайлас медленно оделся, ошеломленный, ничего не понимающий. Руки его ничего не чувствовали, онемели. Ведь он не знал об этом? А дядя знал? Мальчику говорили только, что его мать умерла, а как-то раз, когда он поинтересовался, была ли она родом из Ириона, дядя Олион, опустив глаза, ответил: нет, не была. Знал ли Олион, что мать Сайласа была ваганской шлюхой? Но нет, он не мог этого знать. Знай он об этом, разве не тщетны тогда были бы все его усилия — побои, ледяные ванны и прочие пытки? Разве тогда он стал бы пытаться обратить мальчика в веру агонистов?— Лоленда? — проговорил Сайлас, обернувшись на пороге. — Ты говорила, что у тебя остались какие-то письма. От дяди Олиона.Лоленда рыдала. Посмотрев на Сайласа заплаканными глазами, она сказала:— Твой дядя умер, Сайлас. Он умер… несколько сезонов назад. Ты и не спохватился. Вот я и подумала…— Лоленда… — Сайлас шагнул к ней. Ему хотелось в последний раз обнять ее.Лоленда в отвращении отодвинулась.— Нет! Нет! — голос ее был полон брезгливости. — Грязный ваган. Грязный! Грязный!Сайласу оставалось одно — уйти. А потом он снова и снова задавал себе один и тот же вопрос: сам-то он знал об этом или нет? Ведь все время с тех пор, как он повзрослел, стал мужчиной, пятно клейма разрасталось, становилось ярче. Неужели он не задумывался? Не догадывался? Такие клейма называли Первой Кровью, и их носили на своем теле мужчины-ваганы. Клеймо ставили там, куда Терон, бог огня, ударил брата своего, ваганского бога Короса. Это было наказание за похоть, грязную ваганскую похоть.Теперь ни о каком очищении и думать было нечего. 10 Через день Сайлас уже стоял, угрюмый и печальный, перед архимаксиматом. На улице светило яркое солнце, а шторы в кабинете старика были задернуты. В камине плясало пламя.— Я что-то замерз, — признался архимаксимат и уже собрался было предложить юноше присесть, как с губ Сайласа сорвалось совершенно неожиданное, шокирующее заявление.— Вольверон, но почему? Почему? — спросил архимаксимат. Сайлас мог бы многое ответить на этот вопрос, но не стал этого делать. Архимаксимат протянул Сайласу руки, сжал пальцы юноши.— Сын мой, — сказал он ласково, — ты так одарен. Не зарывай свой талант в землю, не отказывайся от него — и ради чего? Из-за чего? Из-за внезапного страха? Придет время, и ты станешь одним из величайших служителей ордена. О Вольверон, каждый из нас в душе почитает себя недостойным…Архимаксимат и сам был напуган не на шутку. Беседы с учащимися были делом обычным, и протекать должны были, как заведено. Никогда еще прежде не бывало такого случая, чтобы учащийся перед обрядом Очищения заявлял о своем желании покинуть школу. Голос старика звучал чуть ли не умоляюще — но он ничего не добился.Сайлас стоял, дрожа, опустив глаза. Он принял решение, и если он решил не говорить всей правды, кто мог обвинить его в этом? Лоленда вряд ли бы призналась в своем грехопадении. Это было бы слишком. Сайлас закусил губу.У него навсегда останется тайна, которую он призван будет сохранить.— Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, сын мой? Проси, если чего-то хочешь.А Сайлас уже стоял на пороге. Он знал, чего хотел. Архимаксимат был добрым человеком. И Сайлас не думал, что его просьба будет воспринята превратно.Так и получилось.— Ирион?— Это в Тарнской долине, архимаксимат. Глушь, провинция, но это моя родина. Место, где я должен жить.Архимаксимат ответил не сразу. В тишине потрескивали дрова в камине.— Хорошо, Вольверон. Постараюсь все уладить. Старик вздохнул.Ему поведение Сайласа казалось абсурдным. О да, некоторые имели право посвятить себя простонародной набожности, и этот путь также был достоин всяческого уважения. Но Вольверон? Казалось, будто молодой человек просто занемог.— Неужели мое желание так странно, архимаксимат?Но беседа была окончена.Дверь, щелкнув, затворилась. Архимаксимат вернулся в свое мягкое кресло у огня. Согрел руки. Снова вздохнул. Бедняжка Лоленда! Этот юноша ей так нравился!Старик Вольверон возвращался домой из леса, осторожно ставя перед собой посох. Туда ли он шел, в ту ли сторону?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159