Он стоял, уставившись в пол. А Лоленда рассмеялась и взъерошила его волосы. Вернулся лакей и провел Сайласа к выходу через роскошные большие комнаты. А потом Сайлас вновь оказался за дверьми, на вершине высокой лестницы, ступени которой спускались к улице. Выпал снег, лиловело вечернее небо.Он больше никогда не придет сюда. Он поклялся себе в том, что этот его первый визит станет единственным и что теперь ему следует посвятить свою разрушенную жизнь покаянию. Может быть, по прошествии многих сезонов ему удастся смягчить гнев бога Агониса. Сайлас молился. Плакал. В ту ночь он лег не на тонкий матрас на своей кровати, а прямо на пол и лежал там, дрожа, обнаженный. Потом много дней подряд он мылся, словно пытаясь смыть, соскрести с себя грех. Руки его стыли от ледяной воды. Нет, он больше никогда туда не вернется.Наступил и прошел Канун, пришло время «Стены». Но Сайлас ничего не добился. Ночью, когда он лежал без сна, замерзший, сны снова вернулись к нему и в темноте подошли еще ближе, чем раньше.Диколесье вновь назвало его своим ребенком.И тогда Сайлас понял, что никогда не обретет свободу. Те циклы, что прошли с того дня, как его отца нашли мертвым в снегу, были истрачены зря. Годы унеслись, словно пыль. И когда Сайлас, наконец, уснул и утонул в мире леса, ему приснилась не нежная зелень, как прежде, а жуткая чаща, где все время кто-то рычал и каркал. В тот сезон Короса он снова и снова навещал леди Лоленду. 6 А там всегда все происходило одинаково, и при расставании она всегда шептала ему, улыбаясь, что будет ждать его в следующий день «Стены». И каждый раз он приходил, а она ждала его. Может быть, то была страсть, способная продлиться всю жизнь. А может быть — болезнь, от которой можно было умереть. Страсть бушевала в душе молодого Сайласа в дни разлуки с Лолендой, словно гной внутри нарыва. Совершая столь любимый и привычный ему ритуал богослужения, про себя он совершал другой, тайный ритуал. В своем воображении он возвращался в полутемный будуар леди Лоленды. Вскоре самые священные песнопения и легенды, самые высокие символы веры смешались в душе Сайласа, соединились с его жаждой порока. Максимат запевал хвалебную песнь Агонису, а Сайласу слышалась хвалебная песнь в честь его страсти. Кадило раскачивалось в руке Максимата, словно маятник, и напоминало о том, что жизнь быстротечна и тленна. Сайласу казалось, что он ощущает прикосновение нежных пальцев Лоленды, впивается зубами в ее соски…— А когда у тебя обряд Очищения? — спросила Лоленда как-то вечером, когда они, изможденные страстью, лежали на шелковых простынях.Сайлас вздрогнул. Он и не предполагал, что Лоленде об этом известно. Он высвободился из ее объятий. Поспешно, чуть ли не гневно, начал одеваться.— Сайлас?!Как он мог ей объяснить? Миновал не один сезон с тех пор, как он впервые вошел в эту комнату, но все это время, хотя он и предавался тайному пороку, для окружающих он оставался скромным, серьезным юношей, чья набожность еще в Ирионе вызывала у людей священный трепет. Теперь же предстояло посвящение в семинаристы, в братство. В ближайшее Новолуние Сайлас должен был обнаженным войти в Купель Чистоты. Ему предстояло стать одним из Избранных — из тех, кого ожидало высокое положение в рядах Ордена Агониса. Некоторые проходили обряд Очищения, пробыв в школе четыре года, то есть полный цикл. Сайласа, похоже, отметили как юношу, подававшего особые надежды.Он оглянулся. В будуаре, как всегда, было жарко — дверь запета, шторы задернуты. Горел камин, тускло мерцали свечи, источая сладкий аромат. Руки и ноги Лоленды казались золочеными. Сайлас ощутил непередаваемый, тупой, тяжелый страх.Это должно кончиться.Все это должно было кончиться!Волна стыда захлестнула юношу — он понял, что вся его набожность — всего-навсего порыв души, снедаемой чувством вины. Греша, он надевал маску безгрешности. Будучи нечист, он казался человеком, просто-таки лучащимся чистотой. Бедный Сайлас! Он был так молод тогда и не знал, что именно так живут почти все люди на свете.Он бросился к дверям.— Сайлас! Я буду ждать! — крикнула ему вслед леди Лоленда и, хохоча, раскинулась на влажных от пота простынях. 7 Следующий месяц превратился для Сайласа в настоящую агонию. Он знал — о да, конечно, он знал, что должен порвать с леди Лолендой. В день Очищения, во время одного из самых священных ритуалов, он должен был посвятить себя чистоте до конца дней своих. Ему предстояло отбросить плотские желания навсегда. Вновь и вновь во время этого тягостного месяца Сайлас подходил к подножию лестницы, что вела к комнате главного наставника. Он представлял, как бросится в ноги к старику и будет умолять о прощении. Он был готов излить греховность из своей груди, словно кровь.Но не решался.Как-то вечером, незадолго до дня Очищения главный наставник вызвал к себе Сайласа. Дрожа как осиновый лист, Сайлас, наконец, поднялся по лестнице.Все было кончено.Это должно было произойти.Смятение его сердца — так думал юноша — было таким сильным, что самый воздух содрогался, и тут не нужны были никакие объяснения и оправдания. Посмотрит на него главный наставник сурово, а потом, скорбя, изгонит из школы. И не будет никакого Очищения. Ничего не будет. Сайлас Вольверон отправится домой.— А-а-а, Вольверон, — улыбнулся главный наставник. — Мы решили, что тебе пора предстать перед архимаксиматом. Архимаксимат — это учащийся, на которого мы возлагаем самые большие надежды.Сайлас чуть не упал в обморок. Слезы застлали его глаза. Дрожа, он упал на колени и поцеловал пухлую руку в перстнях, протянутую ему одетым в роскошную мантию архимаксиматом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159