Нельзя попасться по пути в комнату. Они не разрешат ей там оставаться, даже самые хорошие парни.
Она заметила семью с тремя маленькими детьми. Все такие симпатичные. Лалли любила детей и была хорошей учительницей. Когда классу надоедало высмеивать ее простоватость, она обычно налаживала неплохие отношения с учениками. Но ей совсем не хотелось вернуть те дни, ни за что.
Она уже собиралась спуститься по пандусу к 112-му пути, когда ее внимание привлекла изорванная алая подкладка, свисающая со старого серого пальто.
Лалли узнала пальто. Она примеряла его в комиссионке на Второй авеню неделю назад. Не может быть двух одинаковых пальто с такой подкладкой. Любопытство достигло предела: она внимательно рассмотрела лицо женщины в пальто и удивилась, какое молодое и красивое лицо та прятала под платком и темными очками.
Женщина была с… этого типа Лалли часто видела на вокзале в последнее время. Она обратила внимание на дорогие кожаные ботинки девушки, такие же носили некоторые пассажиры ветки на Коннектикут.
Забавное сочетание, подумала она. Пальто из комиссионки и такие ботинки. Эта пара полностью завладела ее вниманием, она стала следить за ними. Вещмешок, который нес мужчина, явно был тяжелым. Лалли нахмурилась, увидев, что они идут к 112-му пути. Поезда не будет еще полчаса. Чокнутые. Зачем ждать на платформе? Там холодно и сыро.
Лалли пожала плечами. Что ж, пока они на платформе, пройти в комнату не получится. Придется подождать до завтра, философски подумала она и отправилась в зал ожидания на встречу с Рози.
14
— Говори, Рон, говори, черт бы тебя побрал! — Темноволосый адвокат нажал кнопку записи. Магнитофон стоял на койке между двумя молодыми людьми.
— Нет! — Рон Томпсон вскочил и заметался по узкой камере, выглянул в зарешеченное окно. Быстро обернулся. — Здесь даже снег кажется грязным. Грязным, серым и холодным. Хочешь это записать?
— Нет, не хочу. — Боб Кернер встал и положил руки на плечи юноши. — Рон, пожалуйста…
— Ради чего? Ради чего? — Губы у девятнадцатилетнего парня задрожали. Выражение лица у него изменилось, стало детским и беззащитным. Он быстро закусил губу, провел рукой по глазам. — Боб, ты сделал все, что мог. Я это знаю. И сейчас уже никто ничего не может сделать…
— Ничего, кроме объяснения губернатору причины, по которой ей, как главе исполнительной власти штата, следует помиловать тебя… или хотя бы отсрочить приговор… хотя бы отсрочить его, Рон.
— Но ты же пытался. Эта журналистка, Шэрон Мартин… если ничего не удалось, несмотря на все ее важные подписи… Провалилась бы эта проклятая Шэрон Мартин ко всем чертям! — Боб Кернер сжал кулаки. — Провалились бы все эти безмозглые, никчемные добрячки. Она завалила наше дело, Рон. У нас была готова петиция, настоящая петиция, от людей, знающих тебя… Людей, знающих, что ты не можешь никому причинить вред… А она начала верещать по всей стране, что, конечно, ты виновен, но умереть не должен. Из-за нее губернатор не могла смягчить твой приговор… просто не могла.
— Тогда зачем впустую тратить твое время? Что толку, если нет надежды? Я не хочу больше об этом говорить!
— Надо об этом говорить! — Голос Боба Кернера смягчился, когда он посмотрел юноше в глаза. Прямота и честность его взгляда притягивала. Боб подумал о себе в этом возрасте. Десять лет назад он учился на втором курсе в Вилланова. Рон тоже собирался учиться в колледже, а вместо этого должен умереть на электрическом стуле. Даже два года в тюрьме не сделали вялым его мускулистое тело. Рон постоянно занимался в камере, он был таким дисциплинированным. Но он потерял двадцать фунтов, и лицо приобрело меловую бледность.
— Слушай, — начал Боб, — наверняка я что-то где-то упустил…
— Ничего ты не упустил.
— Рон, я защищал тебя, ты не убивал Нину Петерсон, но был осужден. Если бы нам удалось найти одну единственную улику и отправить ее губернатору, одну весомую причину, чтобы она могла дать тебе отсрочку. У нас сорок два часа… всего сорок два часа.
— Ты только что сказал, что она не смягчит приговор.
Боб Кернер наклонился и выключил магнитофон.
— Рон, может, я не должен тебе этого говорить. Видит бог, это слишком общий план. Но послушай меня. Когда тебя обвинили в убийстве Нины Петерсон, многие люди считали, что ты виновен еще и в двух других нераскрытых убийствах. И ты это знаешь.
— Меня достаточно спрашивали о них…
— Ты ходил в школу с дочкой Карфолли… убирал снег для миссис Вейсс. Спросить имело смысл. Это обычная процедура. После того как тебя арестовали, убийств больше не было… до настоящего времени.
— Рон, за последний месяц в округе Фэйрфилд убили двух молодых женщин. Если бы мы могли найти что-то, заронить сомнение… предоставить факты, предполагающие связь между смертью Нины Петерсон и другими жертвами…
Он обнял юношу за плечи.
— Рон, я понимаю, как тебе паршиво. И могу только догадываться, что ты переживаешь. Но ты говорил мне, как часто ты прокручивал в голове этот день… Может, есть что-то кажущееся неважным… какая-то деталь. Ты просто скажи.
Рон взял себя в руки, подошел к койке и сел. Затем нажал кнопку записи на магнитофоне и повернул голову так, чтобы говорить в микрофон. Сосредоточенно хмурясь и запинаясь, он начал говорить:
— В тот день после школы я работал в магазине Тимберли. Миссис Петерсон пришла за покупками. Мистер Тимберли сказал, что уволит меня, потому что я постоянно отпрашивался на тренировки по бейсболу. Она его услышала. Когда я помогал ей донести покупки до машины, она сказала…
15
Поезд подъехал к станции Карли в девять часов. К этому времени безумное нетерпение Стива сменилось глубокой, гнетущей тревогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61