На Гаити, к примеру, горы были ископаны от вершин до подножий в поисках золота. Араваки гибли тысячами. Каждые полгода умирало около трети рабочих. Вскоре начались массовые самоубийства с применением яда кассава. Матери убивали младенцев, чтобы они не попали в руки испанцев. И так далее. На момент прибытия Колумба на Гаити там проживало, видимо, около четверти миллиона араваков. Через несколько лет половина вымерла. Кого-то убили, кого-то замучили, кто-то сам свел счеты с жизнью. А к тысяча шестьсот пятидесятому году, через несколько десятилетий жестокого рабского труда, на Гаити не осталось ни одного из прежних араваков и их потомков.
А золотых жил, как выяснилось, не было вовсе. Араваки намывали золото по песчинке в ручьях, из него и изготавливали жалкие украшения, стоившие им жизни.
Вот так, Бобби, началось наше вторжение в Америку.
– Давид…
– Смотри.
Он нажал на клавишу, и на экране развернулось другое действие.
Бобби увидел размытые городские пейзажи. Город был не слишком большой, с узкими улочками, заполненными народом. Слепящее солнце озаряло стены из белого камня.
– Иерусалим, – объяснил Давид. – Пятнадцатое июля тысяча девяносто девятого года. Полным-полно евреев и мусульман. Крестоносцы, вооруженные посланцы западных христиан, уже месяц осаждают город. В данный момент начинается кульминация атаки.
Бобби видел, как неуклюжие фигурки взбираются на стены, как навстречу им бросаются воины. Но защитники отступали, а рыцари шли вперед, размахивая мечами. Бобби с трудом поверил собственным глазам, увидев, как мужчина был обезглавлен одним ударом.
Крестоносцы с боем пробивались к храму Соломона. Там оборонявшиеся турки продержались день. Наконец, по щиколотку в крови, крестоносцы ворвались в храм и быстро прикончили уцелевших защитников.
Рыцари и их спутники рассеялись по городу, они забирали себе лошадей и мулов, хватали золото и серебро, тащили светильники и подсвечники из мечети Омара. Трупы рубили на куски, потому что порой в желудке можно было найти проглоченные монеты.
Долгий день грабежей и убийств тянулся и тянулся, и Бобби видел, как христиане отрезают от убитых куски плоти, коптят человеческое мясо и едят его.
И все это представало ярко, жестоко, четко – алые взмахи окровавленных мечей, испуганное ржание лошадей, суровые взгляды угрюмых, полуголодных рыцарей, распевавших псалмы и гимны, продолжая рубить головы. Однако битва шла на редкость тихо. Тут не было ни ружей, ни пушек, люди работали только своими мышцами.
Давид пробормотал:
– Это была настоящая катастрофа для нашей цивилизации. Акт насилия, из-за которого между Востоком и Западом пролегла пропасть, и эта рана так до конца и не зажила. А все делалось во имя Христа. Бобби, благодаря червокамере я смог стать свидетелем нескольких столетий христианского терроризма, оргии жестокости и разрушения, протянувшейся от Крестовых походов до разграбления Мехико в шестнадцатом веке и продолжавшейся потом. И все под флагом папской религии – моей религии – и жажды денег и роскоши. А потом – капитализм, одной из выдающихся фигур которого является мой отец.
В кольчугах, с яркими крестами на накидках, крестоносцы были похожи на каких-то диковинных зверей, топающих по залитой солнцем пыли. Варварство просто потрясало.
И все-таки…
– Давид, мы знали об этом. Крестовые походы были подробно описаны. Историкам удалось выудить факты из пропаганды тех времен задолго до появления червокамеры.
– Возможно. Но мы люди, Бобби. Жестокая сила червокамеры вытряхивает историю из запыленных учебников и заставляет ее жить снова, делает ее доступной для наших чувств, для наших переживаний. И мы должны пережить ее вновь, вновь увидеть реки крови, пролитой столетия назад.
– История – это река крови, Бобби. Вот что червокамера хочет заставить нас увидеть. История уносит жизни, словно песчинки, в океан мрака, а ведь каждая из этих жизней была так же драгоценна и ярка, как твоя или моя. И ничего из этого, ни единой капли крови, нельзя изменить. – Он посмотрел на Бобби. – Ты готов еще посмотреть?
– Давид…
«Давид, ты не единственный, – хотелось сказать Бобби. – Нам всем страшно. Если ты будешь думать, что только ты наблюдаешь эти жуткие сцены, что тебе одному так мерзко, то ты потонешь в самобичевании».
Но он не смог этого сказать.
Давид переключил софт-скрин. Бобби хотелось уйти, отвернуться.
Но он понимал, что ему придется смотреть на все это, если он хочет помочь брату.
И снова по экрану разлились жизнь и кровь.

Посреди всего этого, в самое тяжелое время своей жизни Давид сдержал обещание, данное им Хетер, и разыскал Мэри.
Он никогда не считал себя большим специалистом в людских переживаниях. Он долго комплексовал, мучился собственными проблемами и все никак не мог решить, с какого бока подобраться к этому трудному, сердитому ребенку – дочери Хетер. А в конце концов нашел техническое решение. На самом деле ключом к Мэри стала компьютерная программа.
Он нашел Мэри у софт-скрина в «Червятнике». Было поздно, и большинство других посетителей уже ушли. Она сидела, освещенная лампой и озаренная мерцанием стационарного софт-скрина, а вокруг сгустилась темнота, заполненная пыльной электроникой. Когда Давид подошел, Мэри поспешно убрала с экрана изображение. Но он успел увидеть солнечный день, сад и детей, бегущих рядом со взрослым мужчиной и смеющихся. В следующее мгновение на экране воцарилась чернота. Мэри недовольно посмотрела на Давида. Не ней была мешковатая длинная футболка с золотистой надписью:
САНТА-КЛАУС ПРИХОДИТ В ГОРОД
Давид признался себе в том, что смысла этой надписи не понимает, но спрашивать не собирался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122