— Все сделаю, уважаемый! — Всадник двинул лошадь на пастуха, охаживая того плеткой. — Убирай свою шваль с дороги, грязная скотина!
Пастух, прикрываясь руками, взвизгнул и нырнул под носилками на другую сторону. Тут и остальные всадники утроили свои усилия, и стадо ринулось вниз по склону, освобождая дорогу носилкам. Все были настолько увлечены этим ответственным делом, что не заметили, как пастух на мгновение прижался к носилкам и, разжав кулак, с силой дунул в щель между занавесями. Темный порошок с ладони исчез внутри носилок, а пастух с воплями бросился спасать остатки стада.
Когда кавалькада исчезла за поворотом, один из пастухов подошел к тому, что побывал у носилок.
— Ну как? — спросил он.
— Все в порядке, — кивнул второй. — Выводи коней, уходим.
Через короткое время среди холмов осталось только сгрудившееся, недоуменно мычащее стадо, лишившееся своих погонщиков.
Трое всадников, вынырнувшие из-за холмов, направились на северо-запад, в сторону границы Таулана и Ирремеля.
— Погони не будет? — поинтересовался один из них, с беспокойством оглядываясь назад.
— Не переживай, — улыбнулся старший из троицы, — они будут на месте только к вечеру. До этого времени вряд ли кто-то из свиты окажется так неосторожен, чтобы нарушить покой хозяина...
— А потом?
— А потом им надо будет сообразить, почему их повелитель превратился в идиота, пускающего слюни и делающего под себя. Порошок Забвения — страшная штука
— Мы к тому времени уже будем на территории Ирремеля, — вступил в разговор третий.
— Тогда я, пожалуй, расстанусь с этим украшением, — первый из говоривших содрал с головы платок и отшвырнул его в сторону. — Надоело изображать из себя кочевника.
Едущий справа согласно кивнул и тоже сдернул платок.
— А я, пожалуй, сохраню его, — усмехнулся едущий в центре. — Мне этот головной убор пришелся по душе.
— Кому мог перейти дорогу этот степной князек? — через некоторое время задал вопрос левый всадник.
— Тебе это так интересно? — усмехнулся едущий в центре.
— Мы убили на сидение в холмах тридцать дней, — поделился своими мыслями любопытный, — плюс покупка стада, снаряжения, жратвы, да еще сколько обещались заплатить по окончании дела... А этот порошок? Он же стоит немерено...
— А ты никогда не интересовался, сколько может стоить урожай крэга с плоскогорья Танг-Юр? — прервал его перечисление центральный всадник.
— Эк ты загнул! — изумился левый. — Да я до стольких считать-то не умею!
— Я думаю, тауланец решил подгрести под себя всю прибыль, — улыбнулся всадник в платке. — Ну, и кое-кому это могло сильно не понравиться...
Школа
— Вставай, лентяй! — Сильный удар по ребрам скинул мальчика с нар.
Еще не совсем очнувшись от сна, он вскочил, но новый удар в живот заставил согнуться пополам от боли, следующий отшвырнул маленькое тельце в угол барака.
Избиение сопровождал одобрительный хохот столпившихся неподалеку и с интересом наблюдавших за ежедневным утренним представлением остальных жителей барака.
Царившие в школе сихаба Мегида нравы немногим отличались от волчьих. А иногда казалось, волки могут быть гораздо милосерднее, чем подневольные ученики сихаба. Единственное, за что могло последовать суровое наказание, — это смерть или увечья находившегося в полной власти Мегида и его учителей ребенка. Сихаб Мегид умел считать деньги, и его школа слыла процветающей, и выпускники с удовольствием покупались лучшими аренами империи. Мегид сквозь пальцы смотрел на развлечения обучающихся. Наоборот, он даже одобрял творившееся в бараках, считая, что только прошедший жесткую школу ученик, научившийся стоять за себя до конца и в любой ситуации до последнего давать отпор, способен и дальше развлекать требовавшее зрелищ свободное население империи и на равных конкурировать с выпускниками других школ. Между школами постоянно существовало скрытое соперничество, и пока школа сихаба Мегида считалась лучшей. Его выпускники дольше других держались на аренах, выигрывая порой самые изощреннейшие бои, что могла изобрести фантазия владельцев арен на потеху зрителям.
Вот и появившиеся в школе новички сразу же попали в жесткий оборот. Старожилы, как могли, измывались над свежими невольниками, сполна отыгрываясь на них за то, что им самим пришлось пережить по прибытии в это преддверие ада.
— Ну что растянулся? — К скорчившемуся на заплеванном земляном полу мальчику приблизился его мучитель. — Вставай, мразь!
Вабек, выбравший себе жертву среди новоприбывших, был ленив и труслив. В иерархии барака он находился в самом низу. Но это было до появления пополнения.
Бабек сразу избрал себе в жертву маленького молчаливого мальчика, у которого не оказалось друзей среди поступившей партии невольников. Мальчишка, казалось, был чем-то поражен или напуган. Он почти не реагировал на тычки и шлепки старожилов барака. Или пытался просто забиться под нары, если его уж слишком доставали. Его прозвали Немым. Мальчишка лишь мычал в ответ на вопросы, и никому не удалось пока добиться от него хоть какого-то внятного ответа. Зато Бабек просто расцвел. Наконец-то появился кто-то, стоящий ниже него...
Мальчик закрыл глаза и вскинул руку, прикрываясь от летящей в его сторону ноги. Внезапно в бараке раздалось шипение, а затем дико завизжал Бабек.
— Оссставь его, мразссь! — раздался над лежащей на полу беззащитной жертвой изобилующий шипящими звуками голос.
Мальчик открыл глаза, так и не дождавшись удара. Около него стоял шелт. Вернее, детеныш шелта. Его руки были угрожающе вскинуты. И с одной из них с острых загнутых когтей капала кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120