Те самые, которыми объедался Борис в общине дерьмовых художников. Тут они не пахли, нет – смердели.
И смердели они трупами.
Майкл в колонии окончательно потерял уважение к мертвым телам. Насмотрелся вдоволь. Здесь постоянно кто-нибудь умирал – от голода, болезней, старости. Или от удавки. Или от собственной небрежности на плантациях. Травились сырыми грибами, тонули в отстойниках. Всякое бывало.
Сосед по камере помер ночью. Надсадно хрипел, потом затих. На прощание обгадился, и по всему продолу до утра воняло дерьмом. Через два дня на барщине Майкл видел, как вертухаи баграми тащат из отстойника тело пацана из девятнадцатой – утонул. От него воняло химией и навозом. Еще через неделю в чистилище по приказу Шанка удавили стукача. Мочалками. Тот извивался, сучил ногами, а в дверях стоял вертухаи и равнодушно глядел в зарещеченное окошко. От трупа воняло мылом и тухлой водой.
Но это частности. Потому что сильней, чем потом или грязью, от всех несло грибами. И от живых, и от мертвых. Вся колония пропиталась. И каждый, кто еще был жив, но уже угодил в эту колонию, вонял грибами и знал, что он тут подохнет.
Потому что под «Вечное солнце» сгоняли людей, схлопотавших пожизненную каторгу.
…Оставив в раздевалке грязную робу, Майкл прихватил мочалку, пайку мыла и отправился выбирать кабинку. Все они были одинаково выщербленные, покрытые известковым налетом и гнилой слизью, но в дальних напор воды обычно бывал сильней.
Здания колонии явно возводились по одному проекту. Длинный коридор-труба, вдоль стен – камеры, столы, кабинки, или что-то еще в зависимости от назначения строения, – а посередине проход. В жилом корпусе, допустим, он был шире, чем в столовой, и назывался продолом, но различия выглядели несущественными. В чистилище кто-то выломал по пять кабинок с обеих сторон в самом центре, отчего образовалась квадратная площадка.
Сейчас на ней пыхтели двое дежурных, готовя «мыльницу». Майкл осторожно обошел скользкий участок, двинулся дальше. За спиной послышался сухой хруст – дежурные связывали мочалки. Пускай.
Неплохая кабинка отыскалась тут же. Стоя еще в проходе, Майкл вывернул краны до отказа и подставил руку, памятуя о недавней «шуточке» администрации. Вроде не кипяток. Даже, мягко говоря, наоборот. Выругался мысленно и, заранее ежась, полез под душ.
Коридор постепенно заполнялся. Каторжники плескались, ежесекундно посматривая на двери – когда же подадут рыбку?
Скрип двери заставил всех замолчать. Майкл тоже выглянул. Сначала в душевую шагнул вертухаи в непромокаемой тунике поверх формы, затем – новенький. Голый, трясущийся, в руках стиснул мочалку и мыло. Ишь, гладенький какой, отметил Майкл брезгливо. Упитанный. А губки-то побелели, и в бегающих глазах – паника. А они все такие, новенькие. Все ло-ценые, ухоженные, с блестящей кожей без признаков растительности, с мягкими, красиво подстриженными волосами на голове. Майкл тоже таким прибыл. Сейчас от его некогда роскошной шевелюры остались клоки, а кожа от местной воды превратилась в шкуру. Порой Майклу казалось, что еще немного, и он обрастет чешуей. Иногда зародыши чешуек отрывались, под ними нарастали зудящие болячки. А новенький был мягкий, как червяк. И такой же противный.
– Ееее… – послышался блеющий голосок. – Ееее… Ееесть ттттут сссвободные кккаббинки?
В этот момент Майкл узнал его. Диспетчер с базы «Савор». Тот самый. Гнида! А когда заманивал на свою траханую базу, голосок, небось, не дрожал! И когда показания давал в суде – тоже. Тогда интонации были наглыми, кругленькое личико – самодовольным. А вот нате вам, сюда же угодил. «Ха-ха, – злорадствовал Майкл. – Ты, падаль, за все получишь. За все мои муки. А я буду смотреть, как тебя трахают».
В коридор неспешно выдвинулся Шанк – почти семифутовый негроид. Майкл хотел окликнуть его, намекнуть, мол, этого опустить жизненно важно. Но передумал: не так плохо разбирался в людях. Скотина диспетчер и без его усилий сломается.
Шанк оглядел новенького, ухмыльнулся вполне благожелательно:
– А как же? Все как у людей. Мы для хорошего человека найдем. Топай сюда.
Новенький засеменил к центру, не отрывая зачарованного взора от Шанка.
– Погоди! – тормознул его Шанк у самой «мыльницы». – А чем докажешь, что ты хороший человек?
– Ээээ… – потянул новенький удивленную ноту. И тут же один из дежурных несильно пнул его. Диспетчер взмахнул руками, сделал несколько шагов вперед, поскользнулся и рухнул на спину, взвизгнув от боли и страха. Он кувыркался, а вокруг стягивалось кольцо. С хищными оскалами каторжники разбирали мочалки, скрученные для битья, похлопывали ими о заскорузлые ладони, вопросительно глядя на Шанка.
Шанк кивнул. Новенький тоненько запищал даже раньше, чем мочалка коснулась нежной спины. Майкл сплюнул и полез домываться. Ему категорически не понравилось зрелище. Противно. Думал: а хорошо, что еще не скоро сучий день, когда на территорию колонии пускают шлюх из тауна. В отсутствие баб диспетчера наверняка успеют затрахать до смерти. Вот и замечательно.
Майкл никогда не жалел новеньких. И угрызений совести тоже не испытывал. Успел привыкнуть, что здесь не место розовым соплям. Есть порядок: новенького надо испытать. Выдержал – будут тебя уважать. Сломался – незачем тебе жить. Простая и эффективная система отбора.
Его тоже били. Тут для всех условия одинаковы. Для подростков, взрослых и стариков. Стариков бьют для проформы, для прописки. Пару раз по спине огреют и тут же отпускают. Не насиловать же их. Подростков лупят поверхностно, чтоб кровь была. Их страхом берут, а не болью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113