И в тот же день, когда мама приняла это решение, Павел написал Оле, что любит ее. А она ему сказала, что поздно — она должна уехать навсегда. И такое жуткое чувство безысходности проникло в этот сон, что Оля проснулась в слезах и даже утром, в метро, не могла отделаться от этой тоски.
После третьей пары она собиралась ехать сразу домой, но у Риты было другое мнение. Потащила Олю в кафе при спорткомплексе. И уже там прицепилась как репей, требуя, чтобы Оля в ее присутствии тщательно изучила содержимое своей сумочки. Оля отмахивалась, в сумочке был бардак, и не хотелось хвастаться им перед посторонними. Рита не отставала.
— Да зачем тебе это?
Рита долго мялась, загадочно усмехалась, потом проговорилась:
— Я видела, как Котляков тебе что-то туда положил.
— Взрывчатку? — предположила Оля, не желавшая принимать всерьез никакие намеки. — Или крысиный яд? Я не крыса, он на меня не подействует, так что он зря старался.
— Ну посмотри, жалко тебе, что ли?
Оля поняла, что Рита с нее живой не слезет. И вытряхнула прямо на стол весь свой бардак с единственной целью: чтобы Рита убедилась в отсутствии подношения. Конечно, теоретически у Павла была возможность подложить что-нибудь, Оля на перемене часто оставляла сумочку на столе, а сама уходила за соком или мороженым. Но на практике Оля в такое не верила.
И каков же был ее ужас, когда среди прочего мусора она увидела аккуратно сложенный листок бумаги. Бумаги! Боже, никто сейчас не пишет на бумаге. Кроме нее, но об этом никто не знает. Хотя Павел вполне мог знать о ее пристрастии к ведению дневника. Кровь бросилась ей в лицо. Дрожащими руками развернула листок. Красивым шрифтом — оказывается, он хорошо умеет держать стило в руках! — там было написано:
“Пацанчик, я твой навеки! Я тебя люблю! Это я тебе звоню.
Твой милый П.К.
P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если боишься одна, приходи с подругой.”
Оля отбросила записку прочь, едва не разрыдавшись от какого-то странного чувства: смесь страха, унижения и боли. Боли ощутимой, физической. Эта записка была издевкой, тупой и злобной. Рита попыталась придвинуть злосчастный листок бумаги поближе, но Оля шарахнулась всем телом, как от отравы. Рита спокойно прочитала, улыбнулась:
— По-моему, все так, как ты хотела.
— Вранье! — почти крикнула Оля, сдерживая слезы. Тут до нее дошло, где было назначено свидание, она вскочила: — Пошли отсюда быстро.
— Ты чего? Все нормально же. Я же тебе говорила, что надо быть смелой, давно бы все выяснили. Мне кажется, надо остаться, чтобы выяснить отношения.
— Нет! Я не хочу, чтобы он… чтобы хоть кто-то нас сегодня здесь видел. — Вырвала записку у Риты, скомкала, бросила ее в мусорный ящик. — Пошли.
Рите пришлось подчиниться, хотя она явно не понимала: чего это нашло на Олю? Оля тоже не понимала, только отчего-то казалось, что эта записка — признание не в любви, а в презрении. Глубоком, искреннем, неизлечимом. Вот только чьем? Как ни старалась она себя убедить, что Павел умеет писать, не смогла вспомнить ни одного случая, хотя бы косвенно это подтверждающего.
* * *
25 ноября 2082 года, среда
Селенград
Записку Павел нашел сразу. Уходя на перемену, бросил куртку в аудитории, а вернувшись, обнаружил, что ее кто-то трогал: он клал куртку вывернутой наизнанку, и теперь она тоже была вывернута, только не так ловко. В карманах он ничего особенного не держал, даже не думал, что кто-то в группе способен на воровство, но по привычке проверил. Ничего не пропало, зато прибавилось. Сложенный вчетверо листок бумаги, на котором аккуратным шрифтом было написано:
“Котляков, я твоя навеки! Я тебя люблю!
Твоя милая О.П.
P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если стесняешься один, приходи с другом”.
Показал Сашке — а чего стесняться? Оля такого бреда не напишет. Сашка хмыкнул.
— Кто-то из наших развлекается, — обронил Павел. — Найду и в репу заряжу.
— А если девчонка?
Павел отрицательно покачал головой: никто из девчонок не знал о его отношении к Оле. А ребята почти все догадались. Сашка забрал записку, вытащил свой разведчицкий набор — ну, блажь у человека была стать разведчиком, — принялся изучать. Павел поверх голов оглядывал аудиторию. По его невозмутимому лицу нельзя было понять, насколько болезненно он воспринял эту неудачную шутку. Но если бы сейчас ему показали пальцем, кто это сделал… с таким же безмятежным видом разбил бы морду в кровь.
— Девчонка, — уверенно сказал Сашка. — Сам стиль не для парня. Слишком манерный. Парень никогда не предложит прийти на свидание с другом. Вообще, такое могло прийти в голову только девчонке. Причем писала она не сегодня. И это не ручное письмо. Художественная печать на малом принтере.
— Трахну и брошу, — пообещал Павел. — Еще и ославлю на всю Академию.
— Кого? — уточнил Сашка. — Печать или принтер?
— Ту стерву, которая это написала.
— Тебе не приходит в голову, что это могла сделать и Оля?
— Исключено. Вот это, — Павел глазами показал на записку, — дешевка. Оля никогда так не напишет. И еще. Она прекрасно пишет от руки. И если пишет по бумаге, то не пользуется принтером. Я это знаю.
— Тогда нам остается только одно — пойти туда и посмотреть, кто придет.
— Ага, и будем сидеть, как два идиота, а все наши бабы будут следить издалека и ржать!
— Брось. Там есть кабинетики за стеклом с односторонней прозрачностью. Правда, обслуживание только по частным картам…
Павел молча кивнул. Для наиболее надежного исполнения плана постарались обогнать всех — особенно девчонок. И заняли самый удобный кабинет, из которого просматривался весь общий зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163