— Кем Моравлин работает?
— Оперативник. Телепат, память у него фотографическая. При случае может с расшифровкой повозиться. Отец у него в Центральном управлении работает.
— По-онятно… И какие у младшего Моравлина перспективы? После Академии в Московье? Не пошлют же его на Венеру, когда там… неспокойно. Или в Селенграде оставят? На чье место? Вместо Жабина? Или смена самого Савельева?
Цыганков в ответ на все вопросы только качал головой.
— Так что? — с нажимом спросил Фил.
— Он корректировщик.
У Фила чуть челюсть не отвисла.
— Даже так… — пробормотал он.
Раз от раза все чудесатее и чудесатее, ошалело думал он. В Селенграде учится сынок большого человека, а об этом никто и не знает. По крайней мере, в Филовых списках сынков с “волосатыми лапами” он не фигурировал. Мало того, сынок-то этот — корректировщик, а это уже ой, как серьезно…
— Низкая ступень, — отмахнулся Цыганков. — Никому возиться с ним не хочется.
— Странно. Очень странно. Мне раньше казалось, что уж на блокатора-то таких должны натаскивать особенно усердно, — Фил еще раз блеснул осведомленностью.
Цыганков скривился:
— Его в Службе не для этого держат. Для Вещего Олега берегут.
— Чего-чего?!
— Для Вещего Олега. Да шут его знает, как его там на самом деле зовут. Это вроде партийной клички. “Рут”, еще не инициировался, вот-вот должен. Служба его ищет, потому что если он родится без повитухи, Полю — кранты. Людишкам тоже.
— Не понимаю, причем здесь Моравлин.
— Я тоже. Вообще-то это, — Цыганков осклабился, — государственная тайна.
— Это-то я как раз понимаю, — пробормотал Фил, соображая, у кого из московских знакомых можно навести справки по данному вопросу. А справки наводить необходимо, потому что грядущая инициация сопряжена с неизбежными информационными катаклизмами. В гибель человечества Фил не верил, при такой вероятности тому же Моравлину-младшему поручили бы просто пристрелить Вещего. В Службе наивных романтиков нет. Стало быть, не так страшен черт… — Ладно, это нас не касается. Это уже сугубо внутренние дела Службы.
Цыганков вздохнул с облегчением. Боялся, что Фил из него “шпиёна” сделает. Никто не объяснил дураку, что в шпионы берут с IQ раза в два повыше цыганковского.
— Нам надо решать свои проблемы, — продолжал Фил. — А для этого постараться найти общий язык с Моравлиным. В конце концов, не понимаю, что тут за идеологическую войну развели между МолОтом и Службой. И думаю, что Моравлин саботирует наши мероприятия не столько потому, что ему МолОт не нравится, а потому, что он невольно отождествляет МолОт с тобой. Но это решаемо, я с ним сам поговорю.
Цыганков покачал головой:
— Не выйдет.
— Почему?
Цыганков молчал.
— Почему? — повторил Фил.
— Он антикорректоров за километр чует. А все, что связано с антикорректорами, для него… ну, как дьявольский соблазн для святого. Отвергается с гневным презрением.
— Не понимаю тебя.
Цыганков посмотрел ему в глаза:
— Я учился на блокатора, и тоже антикорректоров чую хорошо. Хотя и сам такой.
Фил осел на стул, чувствуя, как по спине, меж лопаток, покатились крупные капли противного пота. Он понял, что сейчас скажет Цыганков.
— Фил, ты антикорректор.
* * *
03 июля 2082 года, пятница
Московье
— Пап.
Ирка возникла в дверях совершенно бесшумно. Моравлин оторвался от компьютера:
— Что?
— Олька замок сломала. Ключ застрял. А родители с братьями на дачу укатили.
— Ладно, сейчас посмотрю.
Моравлин соседскую дочь недолюбливал. Алина, ее мать, как-то пожаловалась его жене Лиде, что девочка — трудная. Причем трудная не в том смысле, какой вкладывают в это слово работники детских комнат в милиции. Скорей всего, девочка была упряма и своевольна. С семейством Моравлиных Оля всегда была вежлива, да и вообще про нее говорили, что девочка очень воспитанная, строгих правил. Вроде бы не за что ее не любить, мало ли что там мать про собственного ребенка думает. И все же Моравлин ее не любил. Радовался, что его собственная дочь, Ирка, с соседкой видится редко для возникновения дружбы: Оля ходила в школу на Гоголевском бульваре, в Старом Центре, а Ирка — здесь, в Дубне. Но, поскольку Моравлин был нормальным человеком, он себя чувствовал виноватым за эту необоснованную неприязнь, а потому никогда не отказывал девочке в помощи. К счастью, помогать ей требовалось редко.
Сейчас она сидела на лестнице, подтянув коленки к подбородку, снизу вверх глядя в лицо Моравлину. Для своих пятнадцати лет выглядела вполне сформировавшейся девушкой, никаких тебе плоскостей или торчащих мослов. А лицо — детское. Наивное, и взгляд доверчивый. Моравлин в очередной раз поразился собственной прихотливой душе — ну что б не умилиться вместо антипатии-то? — и склонился над замочной пластиной. Вздохнул: замок был сломан на удивление качественно. Если его вскрывать сейчас, то надо или сразу ставить новый, или жить с открытой дверью.
— Когда твои родители приезжают? — спросил через плечо.
— Послезавтра.
Моравлин выпрямился, потер нывшую поясницу:
— У нас два дня поживешь. Отец приедет, замок поменяет.
Она последовала за ним без звука. Ирка уже успела предупредить мать. Лида заглянула к нему в ванную, когда он мыл руки:
— Ваня, завтра Илья приезжает.
Ч— черт, подумал Моравлин, совсем забыл. То, что Ирка может подружиться с соседкой, еще полбеды. А если сын увлечется? И не скажешь, главное, ничего: Илья как раз в таком возрасте, когда все подростки перечат родителям, что бы те ни говорили. Но тут же Моравлин опомнился: девочка еще ничего плохого не сделала, а он уже готов ее ненавидеть. Просто за то, что она живет рядом, а у него -двое детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163