Романцев не стал прямо обращаться к отцу, поскольку боялся задеть его в предстоящем споре, он все еще надеялся постепенно свернуть разговор на менее опасные рельсы.
— Что же мы толкуем о необходимости перемен? К чему все эти разговоры, если каждый из нас будет бояться переступить черту? Кто-то же должен позаботиться об этих самых переменах? В конце концов КГБ это не только лагеря и психбольницы, это еще и безопасность государства. Что, отдать это все на откуп подонкам? Ах, у нас чистые руки, и мы боимся их запачкать, извините, в дерьме... Да весь мир вокруг нас состоит из дерьма, кому-то же надо его убирать! Или будем сидеть сложа руки и ждать, когда нас засунут в черные воронки и выбросят посреди мерзлой тундры?
— Вот как ты рассуждаешь, Алексей, — Романцев-старший говорил очень тихо, почти шепотом. — Минутный разговор с гэбистом, это, очевидно, очень способный гэбист, но ведь и среди злодеев попадаются гении; рукопожатие, визитная карточка и готово — мой сын почти купился на это. Или уже купился, сынок? Может быть, мысленно примериваешь на себя шинель и сапоги?
Романцев попытался в очередной раз обуздать свои чувства, но на этот раз это ему не удалось.
— Еще несколько минут назад я даже не задумывался над этим. Предложение работать в КГБ не вызвало у меня абсолютно никакого интереса, мне интересна личность Карпинского. Что это за человек и что такие люди делают в КГБ? К сожалению, вы меня неправильно поняли. Но сейчас, после этого разговора, я понял, что мне действительно следует хорошо подумать над его предложением. Боюсь, что надоел вам своими разговорами о Карпинском, но он так и сказал: «Думайте, Романцев, злитесь в душе, возмущайтесь, ругайте меня, но думайте...»
— Ты прав, Алексей, — твердо сказал Романцев-стар-ший. — Тебе следует подумать. Но не здесь, не в этой квартире.
Заметив недоумение на лице сына, он покачал головой и добавил:
— Нет, я не выгоняю тебя. Когда примешь окончательное решение, возвращайся. Надеюсь, ты понимаешь, о каком решении я говорю.
Романцев бродил по ночной набережной Москвы-реки, голова раскалывалась от многочисленных вопросов. Имел ли он право так говорить со своим отцом? Что подумают о нем друзья? Имел ли право отец на столь резкие, порой даже оскорбительные слова? Подошел кто-то из друзей, и он вежливо, но твердо попросил оставить его в покое.
Наконец он остановился и взглянул на часы. Четверть первого ночи. Двухкопеечных монет не было, зато нашелся новенький гривенник. Загадал: чет-нечет. Если Карпинский поднимет трубку... Глупо так решать судьбу, но в жизни бывает всякое. Человек идет, идет, идет, рядом с ним семья и друзья, а он вдруг разворачивается и направляется в противоположную сторону. Туда, где находится запредельная черта. Где нет места для порядочных людей.
Телефонная будка показалась входом в преисподнюю. Изыди, сатана! Нужно изучить латынь. «Благими намерениями вымощена дорога в ад» — так, кажется. Длинный гудок. Карточка с номером телефона осталась в будке, но память услужливо высветила семь цифр. Пока палец крутил хлипкий, державшийся на честном слове диск, Романцев думал: если не ответит... или, если автомат проглотит гривенник... Тогда он выбросит Карпинского из головы.
Ответил женский голос. Карпинского? Одну минуту...
— Карпинский слушает.
— Это Романцев. Я согласен.
Пауза. Тяжелый вздох.
— Мне очень жаль, Романцев...
— Это еще не все, Я не сказал об условиях. Первое. Я хочу работать с вами и под вашим началом. Учить меня будете также вы. И второе. Я никому не позволю превратить себя в марионетку.
И снова пауза.
— Условия приняты. Теперь слушайте меня внимательно, Романцев...
* * *
Так Романцев попал в КГБ. Это было летом 1983 года. Через два года Карпинский станет шефом внешней разведки КГБ. Как и следовало ожидать, у него была другая фамилия, совсем другие инициалы, но все остальное оказалось правдой. В конце девяностого, Карпинский в то время возглавлял ПГУ, Романцев был назначен заместителем начальника Первого отдела ПГУ. К тому времени он исколесил весь мир, совмещая работу в Ясеневе с многочисленными поездками за рубеж под прикрытием своих высоких легальных должностей в «Хлебоэкспорте» и «Продинторге». Контракты, приемы, связи с сильными мира сего. К началу девяностых Романцев считался одним из ведущих аналитиков КГБ, а по совместительству числился среди наиболее перспективных молодых экономистов страны. Конечно, он не всегда поступал идеально правильно, но идеальных людей не бывает. Романцев не часто сожалел о выбранном пути, у него не было для этого времени.
Перемены действительно наступили, но это были совсем не те перемены, которых ожидал Романцев. Уже в конце восьмидесятых он начат понимать, что его обширные знания в области теневых сторон экономики и организованной преступности Запада вскоре могут найти лучшее применение здесь, на Родине. Он вплотную занялся экономическими преступлениями, совершавшимися в сфере внешнеэкономической деятельности Союза, но этому неожиданно воспротивился Карпинский. Он не хотел, чтобы его подопечный совал свой нос во внутренние дела. Борьба между ними с переменным успехом длилась до конца девяносто первого года.
Именно тогда Романцев окончательно убедился в том, что Карпинский предал его.
4
— Он приходит в себя. Давление 120/70. Пульс 70 ударов в минуту, ровного наполнения. Роговичный рефлекс... Все, он ваш.
— Спасибо, доктор. А теперь оставьте нас.
Романцев быстро возвращался к жизни. Он был вне себя от ярости.
— Достаточно, — пробормотал Романцев. — Я же сказал, достаточно!
Он открыл глаза и некоторое время рассматривал окружающий мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24