— У аса и гитара должна быть соответствующая, — поясняет Жучков.
Со священным трепетом беру в руки драгоценный инструмент. А Федоров рассказывает, как они с комдивом неделю назад объехали все музыкальные магазины Москвы и только на Сретенке нашли то, что искали. Продавец магазина антикварных инструментов долго не хотел отдавать им гитару, все рассказывал, какой мастер ее сделал, какие виртуозы на ней играли. “Извини, не запомнил фамилий, все чудные какие-то, вроде Либертович-Стограммский”. И только когда Строев заверил его, что гитару они покупают для виртуоза воздушного боя и поэта-песенника по совместительству, продавец неожиданно отдал им гитару и даже сбросил треть цены.
— Ну, что ты нам споешь под новую гитару?
— Подарок сначала обмыть полагается, — отвечаю я, забирая инструмент.
У гитары чистый, глубокий, богатый тончайшими нюансами звук. Кажется, что резонируют не только деки, но и сам гриф. Не исключено, что она действительно побывала в руках знаменитостей, вроде какого-нибудь Дербалызкина-Поллитрова.
Сергей тем временем наполняет кружки. Мы выпиваем, и я задумываюсь. О чем спеть? Тему подсказывает Жучков:
— Я вот все думаю. Война кончится, это мы все знаем. Но ведь будет у нее последний день! Каким он будет, этот последний день войны?
— Хорошо бы он пришелся на май, — говорю я.
— Нет, к маю не управимся, — возражает Федоров.
— А я не говорю о мае 42-го. Пусть это будет май 43-го, даже 45-го! Почему май? В мае расцветает природа, хочется жить и любить. Самое время кончать войну. Но все дело в том, что это будет последний день войны. И в этот последний день прозвучит последний выстрел, и будет солдат, который погибнет от этого выстрела. Он так и не узнает, что война кончилась.
Я запеваю песню “О конце войны”.
— А все же на запад идут и идут батальоны, и над похоронкой заходятся бабы в тылу…
Когда все угомонились и мы стали укладываться, я спросил Сергея:
— Где Ольга, ты не в курсе?
— В Озерках госпиталь стоит. Рукой подать.
— Это хорошо. Завтра вечером навещу.
С утра делаем два вылета. Первый — на прикрытие переднего края под Рославлем. Наши две эскадрильи разгоняют полк “Юнкерсов”. Я с первого захода сбиваю ведущего, Гена Шорохов — еще одного. Сергей с ведомым поджигают еще одну пару. Мидодашвили бьет пятого. Этого достаточно. Третья эскадрилья бьет уже удирающего противника. Второй заход нам делать уже не на кого. Прикрытие исчезает, едва мы разворачиваемся в их сторону.
Во втором вылете идем на северо-восток. Сопровождаем штурмовиков. Они идут обрабатывать колонны Гудериана, вклинившиеся в нашу оборону. Пока “колышки” работают, к ним дважды пытаются прорваться “мессеры”, но, потеряв троих, оставляют эту затею.
Вернувшись на аэродром, пытаюсь проанализировать увиденное. Ясно, что главный удар танковой группы на Ельню проваливается. Хотя Гудериан и врубился в нашу оборону километров на пятнадцать, но его клинья похожи сейчас на сигарету, брошенную в сугроб: снег топит и сама гаснет. И в лоб, и с флангов колонны “T-IV” расстреливают многочисленные противотанковые батареи. Рвы и минные поля заставляют командиров дивизий маневрировать, искать обходы. А обходы приводят, как правило, в огневые засады, где их встречают противотанковые дивизионы.
Они откатываются назад, посылают вперед пехоту, а тех встречают наши танки. Наши “Т-34” — всюду. Такого их количества я еще не видел. Они гуляют по тылам немцев. Отсекают танковые колонны Гудериана от баз снабжения. Атакуют с флангов, расчленяют их. Словом, нашла коса на камень. Здесь, на подступах к Ельне, приходит конец славе танкового стратега Третьего рейха Гейнца Гудериана.
Зато под Рославлем, где наносится вспомогательный удар, картина иная. Немцы уже взяли Воргу и Екимовичи. Еще один удар наносится через Шумячи. Участь Рославля решена. Его придется оставить. Но это не страшно, дальше немцам не пройти. Между Рославлем и Починком — сплошные рубежи обороны. Идеальные условия для борьбы с танками. Если Гудериан вздумает повернуть туда, там его добьют окончательно. Операция по окружению нашей смоленской группировки срывается.
Я иду в штаб докладывать о результатах вылета. Обращаю внимание, что в штабе сидит незнакомый мне младший лейтенант с эмблемами чекиста. Выслушав мой доклад, Жучков говорит:
— Собирайся. Тебя вызывают в особый отдел армии. Вот посыльный сидит, за тобой приехал.
— Зачем это?
— Не знаю, товарищ гвардии капитан, — отвечает посыльный. — Я получил приказ доставить вас в армейское отделение Смерша, а зачем, мне не объяснили.
— Наверное, это связано с твоей разведкой группы Гудериана, — предполагает Жучков.
— А при чем здесь Смерш?
Жучков пожимает плечами.
— Я пойду переоденусь, вы подождете? — спрашиваю я младшего лейтенанта.
— Конечно, конечно, — соглашается тот. Он явно робеет перед гвардейскими летчиками.
Узнав, куда я еду, Сергей мрачнеет.
— Что-то, друже, мне это не нравится.
— Мне самому не нравится. Только что они могут мне предъявить?
— Э! Был бы человек, а статья у них найдется!
— Брось. Сейчас война идет. Им не до этого.
— То-то и оно, что война. Под военное время они что угодно приписать могут.
— Не думаю. Скорее всего я им нужен как свидетель по какому-нибудь делу.
— Это по какому же?
— Пути ЧК неисповедимы.
— Вот-вот! Комиссар знает?
— Нет. Он на задании, а Лосев — в штабе дивизии.
— Езжай, а я, как Федоров прилетит, подойду к нему.
Мы с младшим лейтенантом садимся на мотоцикл и едем в Починок, где расположен штаб армии. То, что посыльный приехал за мной один и преспокойно едет, имея меня на заднем сиденье мотоцикла, окончательно убеждает меня, что ничего серьезного в Смерше меня не ожидает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167