Устроившись в землянке, он долго ее изучает, меряет расстояние, что-то считает.
Закончив свои операции, Сергей закуривает и долго в задумчивости сидит над картой.
— Андрей! — зовет он меня наконец. — Подсядь сюда.
Он показывает мне две глубокие извилистые балки, начинающиеся неподалеку от нашего аэродрома. Одна тянется на юго-восток, другая — на запад.
— Ну и что? — спрашиваю я.
— А то, что незаметно подойти к аэродрому можно только по этим балкам, на бреющем.
Я прикидываю размеры этих балок, их длину, оцениваю их извилистость и недоверчиво качаю головой:
— Сомнительно. Они же не могут сидеть в этих балках и ждать нас, к тому же из них ни черта не увидишь. Значит, они должны засечь нас заходящими на посадку вот с этой или этой точек, потом нырнуть в балки и идти по ним к аэродрому, чтобы выскочить именно в тот момент, когда будет садиться последняя пара. Ты представляешь, какой точный здесь нужен расчет?
— Не только представляю, но и сделал его. Вот, смотри.
Сергей протягивает мне листок, исписанный цифрами.
Вглядываюсь, вникаю в расчеты, и меня охватывает еще большее недоверие к этой идее.
— С такой скоростью пройти на бреющем по этим балкам! Это слишком опасно и слишком трудно.
— Трудно, но можно! Другого варианта просто нет. Я исключаю такую возможность, что Волков, опытнейший в полку ас, прошляпил пару “мессеров”. Да и не один он был. Мараджабов тоже их не заметил. А в балках они их и не высматривали. Им это и в голову не приходило.
Я задумываюсь. Каким искусным надо быть пилотом и бесстрашным бойцом, чтобы осуществить такой маневр! Расчет с точностью до секунды, полет буквально брюхом по траве между откосами извилистой балки на скорости не менее 420—450 километров в час.
— На такое способен только самый опытный ас. Ас с большой буквы.
— А кто тебе сказал, что этот двадцать второй слабак? Видал, как он сделал комэска? Одним заходом на перпендикулярных курсах, короткая очередь: шмяк, и готово! Да и ведомый у него тоже не подарок. Можешь у Мараджабова поинтересоваться.
Я еще раз смотрю на карту, на расчеты, еще раз все оцениваю.
— И как же их подловить в таком случае?
— Есть у меня кой-какие соображения и по этому поводу…
Нас прерывает голос старшины Шмелева, нашего оружейника:
— Вот землянка второй эскадрильи, заходите, они все должны быть здесь.
На пороге землянки появляется согнутая, как знак интеграла, длинная фигура Гучкина.
— Здорово, “сохатые”!
Не дожидаясь ответа, он проходит и садится к столу. За ним входит Ольга, кивает нам с Сергеем и присаживается рядом с Гучкиным. На лице ее — ни тени улыбки. В землянке воцаряется напряженная тишина, которую нарушает Гучкин:
— Андрей, у вас полеты сегодня еще будут?
— Нет, — отвечаю я, настороженно вглядываясь в каменное лицо военврача.
— Тогда, Сережа, организуй простецкую закуску.
— Это можно, только по какому поводу пить-то будем?
— Поминать будем, — отвечает Гучкин, выкладывая на стол две фляжки со спиртом.
— Волков? — встает Сергей в страшной догадке.
Гучкин молча кивает. На Ольгу жалко смотреть: она вот-вот расплачется.
— Эх! — машет рукой Сергей и выбегает из землянки. Мы молчим. Никак не укладывается в голове, что Володи Волкова больше нет. Почему-то все считали его бессмертным. По моей ноге, цепляясь коготками, взбирается на колени пушистый комочек.
“Вот ты и осиротел второй раз”, — думаю я, машинально поглаживая котенка. А тот тычется лбом в ладонь и тихонько урчит.
В землянку входят Лосев, Федоров и Жучков.
— Николаев сказал нам, что Волков скончался. Это правда? — спрашивает Лосев.
— К сожалению, правда. Горькая, но правда, — отвечает Гучкин.
Снова воцаряется молчание, командиры снимают пилотки и стоят, опустив головы. Гучкин нарушает молчание:
— Простите нас, если сможете. Мы не сумели спасти его. Я не оправдываюсь, но должен сказать: мы с Ольгой Ивановной сделали все, что было в наших силах. Бывают такие ранения, которые уже не вылечить. То, что он сумел посадить самолет и прожил еще полтора часа, говорит только о том, какой необычайно сильный и жизнеспособный был у него организм. Многим хватило бы и половины того, что получил он.
Мы снова молчим, начинаем осмысливать тот факт, что никогда уже комэск не поднимет в небо свой “Як” и не поведет за собой эскадрилью. В землянку заходят Сергей и Крошкин. Они выкладывают на стол хлеб, вареную картошку, соленые огурцы, лук, селедку и сало. Крошкин по-хозяйски быстро режет все на куски. Сергей разливает спирт по кружкам. Одну он ставит отдельно, накрыв куском хлеба.
Лосев берет кружку.
— Вот, “сохатые”, и нет вашего комэска, нет лучшего аса нашей дивизии. Подло, не по-солдатски ударили его, ударили тогда, когда у пилота и голова, и руки заняты одним: последними метрами перед землей. Они не смогли одолеть его в открытом бою и никогда бы не одолели. Мастерством не превзошли, превзошли коварством. Они убили его, но не победили. Он так и ушел от нас, ничем не омрачив свою славу непобедимого аса. Вечная ему память!
Мы молча выпиваем. Закусив, комиссар делает знак разлить по второй.
— Ты, командир, ошибся. Волков от нас не ушел. Пока жив хоть один летчик нашего полка, Волков будет жить вместе с ним. Его боевое искусство, его опыт — в каждом из нас. И пока поднимается в небо хотя бы один “сохатый”, Волков летит вместе с ним. Давайте выпьем за эту память!
Такие слова ни у кого не вызывают возражений. Комиссар высказал то, что думали все, думали, но не могли выразить словами. А Федоров, выпив спирт, продолжает:
— Завтра мы с боевыми почестями похороним нашего друга. В таких случаях говорят:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167