Теперь Геринг их против нас бросил. Хотели и нас сожрать, да зубы обломали!
— Теперь понятно, — говорю я, — почему они так настырно лезли. Непонятно только, почему счет-то в нашу пользу? Скорее — ничья.
— Я говорю обо всей дивизии. Вы их наверх загнали, а там их “МиГи” приложили. Сбили троих, двое из них упали в расположении окруженной дивизии, оттуда и сведения.
— А у “медведей” как с ними дела? — интересуется Волков.
— “Медведи” с ними не встретились. У них там вообще небо чистое было.
В полночь нас поднимают на перехват “Хейнкелей”, летящих на Могилев. При нашем появлении ведущий “Хейнкелей” резко идет вверх, увлекая за собой всю группу.
— Спокойно, “сохатые”, не дергаться, — слышу команду Волкова, — сейчас их там “тигры” терзать начнут, готовьтесь подбирать огрызки.
Но огрызков нам не достается. Один за другим яркими факелами пролетают вниз три “Хейнкеля”. Спустя какое-то время далеко на западе вспыхивают в небе еще два костра и несутся вниз.
— Все. Идем домой. Ну, “тигры”, всех слопали и нам на рога поддеть никого не оставили.
Глава 10
Все лето кровь не сохла на руках.
С утра рубили, резали, сшивали.
Не сняв сапог, на куцых тюфяках
Дремали два часа, и то едва ли.
К. Симонов
С утра снова идем в район, где приковала к себе силы немцев 39-я дивизия.
Мы знаем, что дивизия постоянно пополняется выходящими на нее из окружения частями. Эти части отыскиваем и нацеливаем на 39-ю дивизию мы и другие летчики, постоянно летающие на разведку. Но известно нам и то, что в дивизии постоянная нехватка боеприпасов, горючего, продовольствия. К обеду на наш аэродром садится десяток “Ли-2”. Теперь наша задача сопровождать их в 39-ю со всем необходимым и на обратном пути — с ранеными. Раненых тут же увозят в Большие Журавли.
Над районом, где дерется дивизия, чуть ли не постоянно идет воздушный бой. Судя по тому, какие силы приковала к себе 39-я и как мы ее поддерживаем, ее действия явно мешают развитию наступления немцев на Минск и Бобруйск.
Мы вылетаем по пять-шесть раз в день. Такую нагрузку трудно выдержать и опытным летчикам, а молодые заметно сдают.
Раза три-четыре встречаемся в воздухе с “Нибелунгами”.
Их легко отличить: на хвостовом оперении у них вместо свастики — золотая корона. Встречи эти, как правило, скоротечны и не приносят результатов. Но в конце концов и наша эскадрилья открывает счет этих стычек. Счет, правда, не в нашу пользу. После одной из атак “Нибелунгов” мы теряем лейтенанта Петрова, из недавнего пополнения.
Вообще, заметно, что эти “Нибелунги” — не чета всем тем немецким пилотам, с которыми мы встречались до сих пор. Их первая неудача в бою с нашей дивизией объяснялась тем, что они не знали о нашем строе “бутерброда” и попались в ловушку. Больше они так дешево не покупаются. Если обстановка заставляет их уйти на высоту, они уходят всегда на запад. А чаще всего отрываются со снижением, прижимаются к земле.
Атакуют они всегда дерзко, стремительно, с выгодной позиции. Но если первая же атака результата не приносит, второго захода они не делают, а тут же уходят. Если мы атакуем их, они умело уходят из-под огня и на высоких скоростях покидают поле боя. Все это похоже на взаимное прощупывание. Чувствуется, что решительные схватки с “Нибелунгами” ждут нас впереди.
Так проходит несколько дней. О том, чтобы вырваться в Большие Журавли, не может быть и речи. Вечером, после разборки полетов, добираюсь до своей палатки, падаю и засыпаю как убитый. Нередко в столовой можно видеть летчика, который, приняв свои сто грамм, засыпает, не кончив ужина, прямо за столом. Утешает только одно. От Федорова узнаем, что другие дивизии работают примерно в таком же ритме, но им еще хуже, у них большие потери. Но все равно, нагрузка на нас падает колоссальная.
Первой не выдерживает техника. В полете глохнет мотор “Яка” третьей эскадрильи. Хорошо, что это происходит уже на подходе домой. Летчик благополучно сел на аэродром. Хуже закончилась история с мотором в первой эскадрилье. Он отрубился над “пятачком”. Летчик изо всех сил тянул машину, но явно не мог дотащить ее до аэродрома, высоты не хватало. А куда садиться? Внизу все перемешалось. Боевые порядки, наши и немецкие, напоминают слоеный пирог. Летчику повезло, но не повезло самолету. Он сел в расположении пехотной дивизии, которая уже получила приказ оставить занимаемые рубежи. “Як” пришлось взорвать.
Когда у “медведей” на взлете тоже отказал мотор и “ЛаГГ” рухнул на стоянку, повредив при этом еще одну машину, дивизионное начальство поняло, что предел выносливости людей превысил предел выносливости техники. Вернувшись из очередного полета в пятнадцать с чем-то, я заруливаю на стоянку. Крошкин показывает мне: “Подальше под деревья”. Едва я глушу мотор, как техник принимается его “раздевать”.
— В чем дело, Иван? У меня замечаний нет.
— У тебя нет, а инженер дивизии приказал сделать всем истребителям полка, кроме дежурной эскадрильи, к утру полную профилактику. Шутка ли, с мая месяца без регламентных работ…
— Так ведь война!
— Война войной, а регламент нарушать нельзя. Иди, Андрей, иди, не мешай. Сегодня полетов больше не будет. Лучше отпросись у командира да сгоняй в Большие Журавли. А то долбанешься с неисправным мотором и не увидишь больше своей зазнобы.
Я смущаюсь. Мой техник больше думает обо мне и Ольге, чем я сам. Минуту назад мысль о том, что можно воспользоваться паузой в полетах, мне и в голову не приходила. Иду в штаб. После разбора полетов и постановки задачи на завтра подхожу к Лосеву.
— Товарищ подполковник, разрешите отлучиться до ночи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167