И деревянные солдаты станут не
нужны. Это знают и деревянные солдаты. Вот почему они против закона о
национальных языках. Против равенства. Против честности. Вот почему они
служат толстякам и министерским крысам, которые питаются объедками из
Шлараффии!
И тут все захотели выступать. Председатель Ивашка даже растерялся. Он
не знал, кому дать слово первому. И объявил двадцатиминутный перерыв. А
когда все немного успокоились, предложил дать слово хитрому цыгану. Мол,
он человек кочевой, безродный, на одном месте не сидит, ни за какую землю
не цепляется и всех рассудит. На том и порешили. А цыган молчал. И никому
не говорил, о чем хочет сказать. А когда получил слово, то все поняли: зря
его хитрым называли! Мудрый он.
- Не может перелетная птица о домашней судить, - сказал старый вайда
- цыганский вожак. - Да сколько бы орел ни летал, все равно где-то сядет.
Так и мы, цыгане, летим на своих кибитках, словно за нами черт гонится, а
потом станем и стоим на земле. Силы набираемся. А заодно и законы, и
обычаи, которые у каждой земли свои, наблюдаем. И думаем... Нам ли, чоро
романам, или по-вашему, бедным цыганам, об оседлых народах толковать? Нам
ли судить? Всем сообща. А значит, и нам вместе со всеми. И если кто ждет,
что я что-нибудь плохое о богатстве языков скажу, тарабарский всем
остальным предпочту удобства ради, - здорово они ошибутся. Не стану я
этого делать. Потому что это не так. Выгода с правдой не всегда по одной
дорожке ходят и за ручки держатся.
Зайдет речь о народе - и каждый родную землю помянет. Отними, мол,
землю - и народа не станет. А я скажу, что язык родной - еще важнее.
Возьмите нас, цыган. Земли у нас нет. А народ цыганский есть. Была ли
когда-нибудь страна такая - Цыгания? Спросите об этом у гаджо - по-нашему,
не цыган. И они скажут, что нет Цыгании ни на земле, ни на небе, ни на дне
морском. И ошибутся. Цыгания - есть. Где? В наших сказках. И будет в
цыганском сердце до тех пор, покуда сказки рассказывают на цыганском
языке. Шар земной велик. Лишь для Цыгании места в нем не нашлось. А вот в
Мире Сказок - есть прекрасная Цыгания. И ничто ее не затмит. В слове
цыганском она вечна. Одряхлеют горячие скакуны. Станут клячами. Померкнет
у костра девичья краса сказочной Мирикло - нашей жемчужины, а в сказках
все останется! Значит, язык для народа - важнее всего. И пока он есть -
есть и Цыгания, и ее перелетные дети, с крылатой душой свободных птиц.
Забота о языке у нас общая. Хорошо, что есть тарабарский. Но нет в
нем места для Цыгании. Нет и души цыганской. Как и в любом другом. И
цыганского языка тарабарский не заменит. Тревожит меня, что цыганских
сказок становится меньше. А все оттого - что слушать их некому. Мои
собственные сыновья одели костюмы гаджо и готовы поклясться, что они не
цыгане! От них и слова по-цыгански не услышишь. Но сколько ворона ни
украшай себя павлиньими перьями, павлином не станет. Даже если каркать ра-
зучится и по-павлиниьи закричит. Вот мой внук пришел из школы и говорит:
цыганом меня называют. А я ему: ты и есть цыган. Гордись этим! А он:
"Дедушка, да ведь я по-цыгански еле-еле... Какой же я цыган?!" Дожил я до
такой беды! Но нет-нет и прибежит ко мне роман чаво - цыганский мальчик.
Сядет, как птичка-чириклори, а я ему, словно зернышек, волшебных сказок
насыплю. В них что ни слово - то цыганское. На счастье! Ведь оно в родном
языке, в родной душе. А все остальное - уже от цыганской удачи...
Был в нашем роду гвоздарей-кузнецов музыкант - Напо. Играл и пел так,
что все ему вторило. Камни плясали, деревья подпевали. Скрипка у него
живая была! Приложил смычок к струнам - и засмеялась, и заговорила, и
зарыдала... Раз расшибли Напо голову Бармалеевы прислужники, память
отбили. За то, что песен о Бармалее не пел. "Не знаешь новых песен, -
сказали они, - то и старые забудешь, которые знаешь!" И ну бить. И все по
голове. Конокрадов и то не так бьют. Их просто убивают... Долго мы
отхаживали Напо. А очнулся - ни одной песни не помнит! Прикладывает смычок
к струнам, не оживает скрипка. Молчит, словно мертвая. Все старые песни
Напо забыл, а новых никак не сложит.
Обеспамятел Напо. Отбился от табора. Все ему стали чужие. Что в себе
носит - никто не знает. Выпал из цыган, как бусинка из бус. Приложил
однажды смычок к скрипке, захотел запеть... Страшно и рассказывать, что из
этого вышло. Завыла скрипка. Тонкие пальцы Напо покрылись шерстью и
превратились в лапы. А сам он - в волка. Так из обеспамятевшего цыгана
вышел оборотень. Но у наших цыганских сказок тоже иногда случается добрый
конец. Попал волк Напо в волчью яму. Забили бы его утром крестьяне,
сломали бы ему хребет, вилами прокололи. Да в ту же ночь свалился к нему в
яму другой ром - подгулявший музыкант. Глядь - а перед ним глаза горят.
Схватил он скрипку. Заиграл, запел. Совсем волка околдовал. Играл, не
переставая, чтобы зверь его не тронул. Одна струна лопнула - он наяривает.
Другая, третья... На единственной струне играл. Голос сорвал, а петь - не
бросил... Ухитрись ты так, если сможешь! А дальше сказки рассказывал. И
так до утра. Крестьяне встают раньше солнца. Вышел один во двор, слышит -
что-то странное в яме творится. Глядь - человек сидит, на одной струне
играет, по-цыгански что-то бормочет... А напротив - волк. Кинулся
крестьянин соседей звать. А как прибежали с собаками да кольем, с вилами
да веревками - в яме сидели, кто бы вы думали? Да. В яме обнялись два
романа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48