Первым желанием отца Афанасия было немедленно связаться с Новым Китежем. Однако он так и не сделал этого. Он хотел, чтобы Мефодий Путинцев всегда оставался в его памяти таким, каким был в годы их юности: жадным до всякого нового знания, сомневающимся, мучающимся. Он боялся встретить самоуверенного, довольного собой вероучителя, боялся разрушить бережно хранимый образ. Он столь многим обязан Путинцеву, долгим беседам с ним. В том положении, которое он сейчас занимает, в той пользе, что он принес церкви, парадоксальным образом есть заслуга и его, Мефодия.
Я поблагодарил отца Афанасия за рассказ, подождал, пока он отключился, и посмотрел на часы. Следовало связаться с «Обителью молчания», можно было также вызвать Лхасу — вдруг там есть компьютерный архив по всем монастырям и мне дадут интересующие сведения? Впрочем, это представлялось сомнительным. А главное, я не спал уже сутки и это сказывалось: я плохо соображал, упускал важные детали. В рассказе отца Афанасия была какая-то загадочная фраза. Я помнил, что она была, но не помнил какая. Можно было, конечно, прокрутить запись, но правильнее было бы хорошенько выспаться. А где спится лучше, чем во флайере? Итак, я лечу в Тибет. А по дороге сделаю остановку в «Обители» — ведь она лежит прямо на моем маршруте. Отрезки жизни Путинцева, правда, поменяются местами, но, думаю, это не страшно — на свежую голову я с этим справлюсь.
…Флайер уже лег на заданный курс, а я, устроившись в коконе, начал дремать, когда в голове всплыла та фраза, что беспокоила меня в последние полчаса. «Грех тянет его на дно, грех тяжелее камня». Эти слова настоятеля заставили молодого Путинцева — человека далеко не робкого — замолчать и покинуть монастырь. Какой же грех мог быть у дизайнера?
Глава 6
ЛОЖНЫЙ СЛЕД
Подъем был слишком крутым даже для меня. Я остановился, переводя дыхание. Площадка, на которой остался флайер, скрылась за поворотом ущелья, зато отсюда уже можно было увидеть озеро. Ни малейшей морщинки не было на его словно стеклянной поверхности, и лимонные лиственницы, перемежаемые можжевельником, без помех смотрелись в огромное зеркало. Стояла полная тишина. Именно за эту тишину, безветрие, за труднодоступность и отметил эти места Василий Бугаев. А отметив, постарался приобрести ущелье с его окрестностями. По его распоряжению в скалах на восточном берегу озера были сделаны две пещеры, хорошо отапливаемые, вентилируемые и имеющие все необходимые человеку удобства. Для обеспечения этих удобств в ущелье даже была построена собственная станция синтеза. Когда все было готово, в ущелье прибыл его обитатель, который должен был жить здесь в полном и при этом комфортабельном уединении. Это был философ Константин Чердынцев.
Странная дружба банкира и нефтепромышленника со стойкой криминальной репутацией и знаменитого философа и поэта выдержала все: сплетни, раздуваемые ТВ скандалы, тяжелый характер мыслителя. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что создатель философии общения и проповедник нового коллективизма мог жить и работать только в абсолютном уединении. Стремясь создать своему другу нужные условия, Бугаев скупал отели, альпийские шале, даже небольшие острова, но полное совпадение с чаяниями философа было найдено лишь в верховьях Катуни. В короткое время в ущелье возник своего рода небольшой скит. Вторую пещеру магнат предназначил для себя и действительно жил здесь по нескольку дней, ожидая, что высокочтимый друг (ни один из трудов которого, исключая две популярные брошюры, он так и не смог прочесть) прервет свое одиночество и заговорит с ним. Рассказывают, что Бугаев был просто по-детски счастлив, когда такое — не часто, отнюдь не часто — случалось.
Видимо, Чердынцеву было действительно хорошо здесь — на берегах озера созданы его последние, самые значительные труды, в том числе «Антология зла» и «Апокрифическая аксиология». После смерти философа Бугаев не только не забросил приют в ущелье — напротив, он приказал оборудовать новые пещеры, а кроме того, построить на склонах, на значительном удалении друг от друга, несколько домиков. Затем он собрал близких к покойному философов и духовных учителей и сообщил свой замысел. В ущелье должен был возникнуть приют для людей, находящихся в.поиске собственного духовного пути, людей, еще не примкнувших ни к какому учению, а возможно, стремящихся создать собственное и для того нуждающихся в уединении. Это был своего рода монастырь, но обитатели этого монастыря могли исповедовать совершенно разные, даже взаимоисключающие убеждения, поклоняться самым разным богам. Впрочем, они не должны были знать об этом: первым же пунктом устава строжайше запрещались всякие попытки вступить в контакт, как-то потревожить покой постояльцев этой своеобразной гостиницы для странствующих по дорогам духа. Ее обитатели могли встретиться лишь в специально отведенном для этого месте, да на этой вот тропе, по которой они, если пожелают, могли спуститься к летной площадке и принять посильное участие в доставке в приют продуктов и одежды. Всякие полеты флайеров над ущельем, всякое использование техники, музыкальных инструментов и иных источников шума также запрещались — недаром называться это место будет «Обитель молчания». Завершая свое выступление, Бугаев заявил, что делает это, исполняя волю покойного друга, — именно он в общей форме выразил идею такого убежища, а ему, Василию Бугаеву, осталось лишь разработать детали и обеспечить идею материально. От собравшихся же он ждет поддержки в главном: кто-то должен взять на себя общее руководство обителью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83