— шепотом спросила она.
— Нет, что ты… Я — нет.
И, немного поразмыслив, добавил:
— Но меня этим устройством… механизмом… снабдили могущественные чародеи. Там, в Терре.
«Сигнал может не пройти через толщу, — подумал он. —Ладно, попробуем…» Он набрал код — это далось ему с трудом, пальцы почему-то дрожали, но и верно — вместо того, чтобы выдать тихий писк знакомых ответных позывных, чертов прибор молчал. Он слышал, как с потолка падают в лужу капли воды — и… и все.
— Он молчит! — показалось ему или действительно в ее голосе проскользнули нотки торжества?
— Должно быть, скалы и впрямь экранируют сигнал, — пробормотал он, скорее себе, чем ей. — Выберемся на поверхность, попробую связаться еще раз.
Тем не менее ему было не по себе: теоретически такое возможно, но практически… передатчик был мощным.
Он убрал крохотное устройство обратно в сумку.
— Ладно, — сказал он вслух, — потом поговорю. Зачем ему, собственно, нужен Берг? Сообщить ему, что он, Леон Калганов, застрял невесть в какой дыре — так Бергу это и так известно.
Он вдруг поймал себя на том, что перестал верить девушке. Может, Айльф прав — действительно ли она забралась сюда с детьми? Действительно ли потеряла их? Да, она так говорила, но что произошло на самом деле? Хотя нет, маркграф тоже рассказывал…
Он уже собрался вставать, когда его рука наткнулась на что-то в груде щебня у стены. Он осторожно потянул предмет в круг света — это был детский башмачок… неуклюже сшитый, как все у них… маленький.
— Это… — он обернулся к Сорейль, — кто-то из твоих потерял?
Она тихонько погладила башмачок пальцами и кивнула. Глаза ее наполнились слезами, но она не плакала — просто смотрела на него.
Потом шепотом произнесла:
— Нужно уходить, сударь. Зря я так. Уже ничего не поможет… Они совсем ушли.
— Почему? — устало сказал он. — Наоборот. Ведь они где-то здесь. Пойдем.
Он взял ее за руку, пальцы у нее были холодные.
— Попробуем пройти чуть дальше. Может, там… Он набрал полную грудь воздуха и крикнул:
— Эй!!!
— Эй, — невыразительно откликнулось эхо.
— Я же говорила вам, сударь, — безнадежно произнесла Сорейль, — не нужно было кричать. Ни к чему это.
— Ну, знаешь… — он совсем ее не понимал, не мог понять.
И тут он услышал музыку.
В ней не было ничего человеческого — странные, непривычные слуху созвучия, но все-таки это была именно музыка, холодная, чистая; точно кристаллы кварца, друзы молочного шпата, в которых каждая грань начинает жить самостоятельной жизнью, если на нее направить пучок света.
— Слышишь? — спросил он.
Она подняла голову, закусив губу и напряженно прислушиваясь.
Потом, в свою очередь, спросила: — Что?
— Эти… эти звуки?
— Вода капает, — неуверенно предположила девушка.
Она стояла, прижимая к груди детский башмачок.
— И все? —Да.
Глядела на него прозрачными глазами, в которых играл отблеск фонаря — две ярко-красные точки. Леон не удивился. Почему-то ожидал чего-то в этом роде.
Он потянул девушку за руку туда, где чужой, медлительный, холодный голос — не понять, инструмент или существо, — вел сложную, как математическое уравнение, мелодию — так могла петь сама гора, будь она одушевлена.
Он пошел на зов, и музыка становилась громче. Штрек оборвался внезапно: они оказались в пещере, размеры которой он ощущал даже в темноте. Он поднял фонарь: своды, с которых правильными рядами, точно органные трубы, свешивались сталактиты, уходили вверх, теряясь во тьме, на полу стояла вода — в черном озере, отражаясь от многочисленных каменных граней, играл свет фонаря; странные фигуры стояли там — по колено в воде, по пояс, и ему потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, что это всего-навсего наплывы под сталактитами — столбы, каменные грибы и кургузые деревья. Фигуры с крыльями, с лицами, белые, в белых балахонах — слишком совершенные, чтобы состоять из плоти и крови, слишком человечные, чтобы быть просто игрой природы.
Музыка носилась по залу, взлетала вверх к каменным трубам, плескалась в озере. Потом оборвалась — так же внезапно, как и началась.
Вода капала со сталактитов, разбегалась четкими кругами по озеру, блики играли на лицах нерукотворных скульптур, и оттого казалось, что они гримасничают. Сорейль у него за спиной пронзительно завизжала.
В этом странно гармоничном мире ее визг был таким нестерпимым, что он чуть не ударил ее.
— Ты что?
Она судорожно зажала себе рот обеими руками, потом, овладев собой, с трудом произнесла:
— Скорей! Сударь, нужно бежать отсюда. Это же… Она вновь заткнула себе рот, трясясь от страха.
Он лишь сейчас почувствовал, до чего ему холодно; раньше он этого не замечал. Сырой, могильный, липкий холод заполз за шиворот и сейчас развлекался, трогая его беглыми пальцами. Глаза у девушки стали совсем безумными, свет фонаря дергался и плясал в них: точь-в-точь как в черной воде подземного озера. Она схватила его за полу куртки и отчаянно потянула назад — он оступился и чуть не уронил фонарь.
— Да приди же в себя!
Но она, повернув к нему искаженное страхом лицо, которое вдруг утратило человеческие черты, продолжала обеими руками с неожиданной силой тянуть его к выходу из пещеры. Он сделал неуверенный шаг назад, и она, убедившись, что он поддался на ее уговоры, развернулась и побежала по штреку, слепо ударяясь о стены.
Ему не оставалось ничего, как последовать за ней — он нырнул в темное отверстие… показалось ему или нет, что в подземном зале свет с их уходом не померк, а вспыхнул сильнее, казалось, сам тяжелый, влажный воздух пещеры светится. Музыка возникла вновь — теперь в ней звучало холодное торжество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129