– Я вас таким себе и представлял.
– Вы меня знаете?
– Рита рассказывала.
У него были выдающиеся руки. Борис, сроду не бывший хлюпиком, невольно поморщился от его пожатия… Да, выдающиеся руки, широкие плечи с буграми мышц (ага, вон совсем не маленькие гантели в углу), легкая небритость на подбородке, ранняя седина в волосах, молод и стар одновременно, то есть «все при нем», но выдают глаза, холодный жар в их глубине (можно так выразиться?).
– Вы хотели меня видеть?
Борис осторожно сел на краешек стула, сместив на пол (с разрешения хозяина) кипу журналов по радиоэлектронике.
– Вы, наверное, хороший мастер, – заметил он. – Столько заказов…
Роман махнул рукой.
– А, несут и несут. А я, добрая душа, не умею отказывать. Хотя, с другой стороны… Чем мне еще заняться? Это своего рода медитация. Мантра, молитва… Впрочем, вам это неинтересно. Вы ведь пришли поговорить о Бронцеве?
Борис уселся поудобнее и сцепил руки на коленях.
– Вы знаете, что он записывал на пленку свои сеансы?
– Знаю, – спокойно отозвался Роман.
– Сестра рассказала?
– Нет, просто знаю. Догадался: он сажал меня всегда в одно и то же кресло, спиной к окну. И не разрешал двигаться. Как-то после сеанса я спросил его напрямик…
– И что?
– Ничего. Он нисколько не смутился, подтвердил – и все. Без комментариев.
– А вам не приходило в голову, что он использовал свои записи…
– Для шантажа? – Он рассмеялся с ноткой издевки. – Интересно, как бы вы стали меня шантажировать на его месте? Что потребовали бы в обмен на кассету? Мою инвалидную коляску?
Он положил руки на обода колее (коляска была самая «плебейская», без электропривода), толкнул, отъехал к окну. Борис увидел его затылок – очень красивой, благородной формы. Короткая стрижка «ежиком» – то ли просто привычка, то ли память о тех временах.
– Еще в школе, – сказал Роман, – классе, кажется, в девятом, я всерьез увлекся карате. Тогда оно было под запретом, мы тренировались в маленьком подвальчике, под какой-то «липовой» вывеской. Инструктор у нас был из настоящих, теперь такие редко встречаются… Я бы, пожалуй, и сейчас двух-трех здоровых мужиков сумел бы положить при необходимости.
Борис окинул взглядом фигуру собеседника и подумал, что тот, пожалуй, не преувеличивает.
– Однажды я сломал руку в спарринге. Пустячное дело, но я страшно переживал: боялся, что кость неправильно срастется и я не смогу ходить на тренировки. Учитель узнал об этом… Знаете, что он мне сказал? «Пока тебе есть, что терять, – ты уязвим. Значит, тебя легко победить».
Что-то, отгороженное спинкой коляски и стриженым затылком, внятно звякнуло и булькнуло. Потом коляска развернулась, и Борис увидел в руках собеседника два наполненных стакана.
– Вы, я понимаю, пришли сюда как частное лицо? То есть употребить вам не запрещается? За помин души раба божьего…
Борис на секунду оцепенел, но тут же сообразил, что речь идет не о Глебе (которого Роман наверняка знать не мог), а о почившем экстрасенсе. Выпили, не чокаясь, молча: соблюли народный обычай, хотя, пожалуй, ни тот ни другой не испытывали особой скорби, разве что в общечеловеческом плане. Роман выцедил водку маленькими глотками, словно драгоценную влагу в пустыне. Поставил стакан на стол и сказал:
– Тогда, в больнице, я тренеру не поверил: подумал, ерунда, философские ухищрения, чтобы меня утешить… Чудно, но эта штука, – он шлепнул ладонью по пластиковому подлокотнику, – где-то дает свои преимущества. Начинаешь по-другому воспринимать мир.
– Это как?
– Как… Будто из зрительного зала. Нет желаний, не к чему стремиться. Неуязвимость! – Он вздохнул. – Бронцев это понимал, он вообще был неглуп. И свои кассеты он записывал отнюдь не в целях шантажа.
– А для чего? – спросил Борис, вспоминая: то же самое говорила и Маргарита Павловна. «Он не хотел денег и к власти был равнодушен – в обычном понимании…»
– Как вам объяснить? Вот мое ощущение: он ставил эксперимент. Наблюдал за людьми, как за животными.
– Будто из зрительного зала? Тоже хотел быть неуязвимым?
Роман усмехнулся.
– У него бы не получилось. Это вообще недоступно обычному человеку – нужно быть святым… Или калекой (юродивым по-старому). Как я. Вот он и придумал себе средство: некий суррогат святости. Точнее, вседозволенности.
– Интересно, а зачем вам нужны были эти сеансы? – с неприязнью спросил Борис. Уж больно легко, походя, этот странный человек раскладывал своего «доктора» по полочкам («А, пожалуй, и не только его, а каждого, с кем вступает в контакт, – и меня в том числе»).
– Зачем? – Роман пожал плечами. – Известное дело. Марк наблюдал за мной, я –з а ним.
– Поясните.
– Боюсь, вы не поймете. Вы ведь тоже, простите, не святой и не калека. И мыслите стандартно, опираясь на голые факты, без излишних психологизмов. Хотите скажу, что вы думаете обо мне? Что я, исходя из некоторых соображений, идеально подхожу на роль убийцы.
– В вашем-то положении? – разозлился Борис. – Извините.
– Ничего, я привык. Кстати, я могу передвигаться не только в коляске.
Борис посмотрел в угол возле окна и мысленно стукнул себя по лбу. Костылей не заметил, хорош сыщик.
– Уяснили? Так что я вполне мог дождаться, когда Марк повернется спиной, взять пистолет из шкатулки и…
– А потом подбросили дамскую ленточку для волос?
– Нет, – покачал он головой. – Женщину я не стал бы подставлять.
– Кажется, я его обидел, – произнес Борис покаянно.
– Ничего, – отозвалась Маргарита Павловна. – Он не обидчив, хотя иногда… Очень злословен. Кого угодно доведет. Ударит – и ждет реакции. Возможно, даже жаждет, чтобы ему ответили… Ну, ударили в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130