Вернее, не представлял его мозг, а ноги… Ноги сами несли его вперед, и он решил не мешать им. Он вошел в подъезд, поднялся по лестнице и очутился перед дверью – сестрой-близняшкой тех дверей, что находились и слева, и справа. Их было множество, этих дверей, но для Чонга, как он выяснил вдруг, существовала лишь одна.
Ему потребовалось время, чтобы сердце, скачущее где-то у горла, успокоилось и переместилось в грудную клетку. И еще несколько секунд, чтобы протянуть руку и толкнуть дверь.
В дальней комнате у стола сидел человек, задумчиво подперев ладонью подбородок. Чонгу пришло на ум, что это прорицатель или монах-летописец – слишком много бумаг возле него на столе, на подоконнике, рядом с цветочными горшками, и даже на диване у противоположной стены. А еще – здесь было огромное количество книг на стеллажах. Чонг не взялся бы и сосчитать эти книги, не то чтобы заглянуть в каждую.
Он вошел совсем тихо – так, что не скрипнула ни одна половица под ногой, но человек, сидевший у стола, обернулся. У него была самая заурядная внешность, у этого звездочета (или монаха, или прорицателя). Пухленький животик, покатые плечи («А мышцы-то слабенькие, – сочувственно подумал Чонг. – Хотя что тут удивительного, если всю жизнь проводишь за учеными книгами…») и высокий лоб с залысинами. Умные внимательные глаза, зачем-то скрытые за толстыми стеклами. Да, внешность была обычная. Необычным было другое: этот человек был единственным, кто ощутил его, Чонга, присутствие. Он повернулся – и в его глазах мелькнуло удивление. Потом удивление сменилось чем-то похожим на радость.
– Ты пришел, – тихо произнес человек, будто не веря самому себе. – Черт возьми, ты все-таки пришел…
Глава 3
ПРИДВОРНЫЕ
Женщину звали Фасинг.
Это очень красивое имя: матушка, наверное, долго и с пристрастием расспрашивала астрологов и прорицателей, выбирая имя для будущей дочери. А то, что будет именно дочь, она знала задолго до ее рождения. Фасинг означает «Хрустальный ручей Фа». Или, если вспомнить другое толкование, Фа-Сингх-Дре, «Демон Ночной Воды». Самой Фасинг нравились оба эти толкования.
…Она совершенно не помнила, как выбралась из-под снега. Помнила лишь, что там, под снегом, было тепло и уютно, гораздо теплее, чем снаружи, где завывал ветер. Жрец – человек, которого она почитала как учителя, рассказывал, что однажды сам испытал подобное, когда замерзал на перевале. Да, это было то же самое ощущение: тепло и безграничный покой. И – абсолютное нежелание предпринимать хоть что-то для своего спасения. Однако она дралась: яростный, нерассуждающий, кошачий инстинкт жизни сделал свое дело. Не помня себя, она упрямо ворочалась в ледяной могиле, царапала ногтями спрессованный снег над головой, била в него окоченевшими ногами и остановилась, только когда почувствовала глоток свежего воздуха. Она выбралась на поверхность.
Знаменитый караван Шаньяза Удачливого исчез, погребенный лавиной. Нечего было и думать отыскать здесь живых: громадный белый язык, спустившись со склона, разметал людей, вьючных лошадей и быков по обширной низине, что простиралась внизу, и теперь эта низина была усеяна обрывками одежды, телами и обломками повозок. Проваливаясь по пояс и умирая от холода и усталости, Фасинг пробиралась меж трупов и кричала, кричала, пока не сорвала голос. Потом, отчаявшись, выбралась наверх, где местами под снегом угадывалась прежняя тропа, и побрела, оскальзываясь, падая и борясь с желанием больше не подниматься.
Странно было, что она не замерзла. И не сошла с ума. Каким-то чудом ей удалось поймать лошадь без седока, миновать ночные патрули и добраться сюда. Собрав последние силы, Фасинг слезла с седла, поднялась на крыльцо и стукнула кулаком в дверь, прежде чем упасть.
Отворили мгновенно, будто ждали. Быстрые молчаливые (а может, немые) служанки в восемь рук подхватили ее, внесли в дом, заботливо и ласково освободили от одежды и положили в роскошную ванну с обжигающе горячей водой. Аромат благовоний проник в ноздри, Фасинг обмякла, блаженствуя, глаза ее закрылись сами собой, и она незаметно погрузилась в забытье. А главное – страх перед хозяином этого дома вдруг отступил – правда, не исчез совсем, а лишь сделал шаг назад, потихоньку насмехаясь над женщиной: смотри, мол, я здесь, рядом, я тебя не забыл…
Она злилась на свой страх – и все равно боялась («Да что я, в самом деле! Ведь не бил же он меня, в конце концов, даже голоса ни разу не повысил!»). И восхищалась, и готова была пресмыкаться, ползать на животе, валяться в грязи…
Если бы только он приказал – она бы убила любого, не рассуждая. И умерла бы сама, прикажи он ей умереть. А ведь вполне возможно, подумала вдруг Фасинг с оттенком непонятного удовольствия, что сегодня он действительно прикажет. Ибо она – впервые – не выполнила своей задачи. Шаньяз Удачливый лежит под лавиной, а человек, находившийся в караване, не добрался до места назначения…
Она принадлежала к тайному клану с того самого мига, как впервые переступила порог того неприметного дома, где находилась сейчас. Шаньяз Удачливый выполнял в этом клане роль связного и перевозчика – в его караване могли перемещаться с места на место, не вызывая подозрений, нужные грузы и люди, которых клан посылал для выполнения секретных миссий.
Фасинг долго не догадывалась об этом – дядя оберегал ее от ненужных знаний. Он боготворил племянницу и ни в чем не отказывал ей. Он мог себе это позволить.
Однажды в Сиккиме Фасинг увидела во дворе дома роскошную повозку, запряженную четверкой белых лошадей. Повозка, судя по всему, принадлежала богатому вельможе и была очень красива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134