Она подняла шланг вверх, и струя воды дугой прорезала неподвижный воздух, а в мелких каплях, повисших на мгновение над двором, вспыхнула радуга, словно указывавшая путь к котелку с золотом, найти который мог лишь тот, кто знал, где копать.Ева опустила шланг и открыла кран до предела, поливая землю, пропитывая живительной влагой все ее поры, смывая все лишнее, загоняя вглубь всю органику, чтобы она смогла переродиться, стать плодородной почвой. Вода возродит ее к жизни и поможет построить здесь другой мир, если они все-таки решат не продавать этот дом.Хлопнула дверь.Ева закрыла воду, положила шланг на землю и направилась к дому.Войдя в холл, она увидела, что Эдди сидит в своей комнате за столом.— Где Томми?Услышав ее голос, мальчик поспешно убрал в папку какой-то листок.— Ему надо было идти домой.— Вот как? Жаль. Я хотела передать привет его маме. Ладно, позвоню ей как-нибудь позже... Над чем ты работаешь?— Мне нужно написать статью в наш школьный журнал.— Отлично. Обязательно дай мне ее прочитать, когда закончишь.— Конечно. — Мальчик повернулся и посмотрел на нее. — Что ты делаешь, мам?Она спокойно выдержала его взгляд и, помолчав, ответила:— Заканчиваю убирать во дворе.Он поднял голову:— Тебе помочь?— Не сейчас. Я поработаю еще немного, и скоро все будет так, как и было.— Ты в этом уверена?Со стола на пол спрыгнул котенок и, подняв хвост, потерся о ногу Евы. Она наклонилась, подхватила его на руки, посадила на ладонь и поцеловала в розовый носик.— Мой смелый малютка! — Ева посмотрела на сына. — Посмотрим.— Хорошо; мам. Раз ты так говоришь...Он опустил голову и развернул стул:— Пойду посмотрю, как там отец. * * * Он сидел неподвижно, пока не услышал их голоса в спальне.Тогда он снова раскрыл папку.В ней лежали два листа бумаги, почти насквозь протершиеся по линии сгиба. На пожелтевших конвертах, с наклеенными еще до его рождения марками, не было обратного адреса, но на обоих значилось имя получателя — Джуди Риос.Первый лист был отпечатанным на машинке и неподписанным письмом. Стиль мог показаться телеграфно-коротким, рубленым, а содержание сводилось к перечислению деталей и событий одного вполне заурядного дня, как будто в самой банальности, обыденности описаний мог при их перенесении на бумагу открыться некий глубокий смысл. Письмо не было любовным в точном значении этого слова, но из него явствовало, что мужчина и женщина знали друг друга очень хорошо, возможно, даже интимно. Язык отличался прямотой, но суть ускользала, как будто реальный смысл надлежало искать не в словах, а в промежутках между ними, в недосказанном.На другом листке было напечатано стихотворение. Его последняя часть звучала так: Твоей коже, Мертвенным блеском манящей И рассыпающейся, словно Высохшая пудра. И все же я пою о тебе, О губах, мне принесших Прохладу и сладость цветка, Ожившего в пустыне, Всколыхнувшего боль и надежду На встречу с тобой, пусть даже во сне. Подпись также отсутствовала.Закончив читать, он остался сидеть, ожидая, когда голоса в спальне стихнут, а дверь закроется.Потом он поднялся, подошел к кровати и, пошарив возле стены, вытащил спрятанный там рюкзак. Он положил на место письмо и стихотворение и уже начал застегивать клапан, когда неожиданно для себя самого вытащил из рюкзака тенниску с надписью «Грейтфул Дэд», поднес ее к лицу и вдохнул ее запах. Потом затолкал ее на самое дно и убрал рюкзак в тайник.После это он вернулся к столу и выдвинул верхний ящик.Внутри лежал автоматический пистолет.Он вытащил обойму, проверил, все ли патроны на месте и не нужно ли обойму перезаряжать, затем старательно и методично стер все отпечатки, воспользовавшись для этого полой рубашки. Он положил оружие точно на прежнее место, словно повторяя ставший привычным ритуал, задвинул ящик и запер его на ключ.Потом вышел из комнаты.Он взял видеокамеру и медленно, глубоко задумавшись, направился к заднему крыльцу. На веранде все еще работали стиральная и сушильная машины. Так же они работали и утром, и почти всю неделю, перекручивая одну закладку белья за другой, а может быть, терзая одну и ту же. Воздух был неприятно влажный и теплый. Он приоткрыл дверь и выглянул во двор.Из шланга на холмик над засыпанной ямой стекала вода, и комья свежей утрамбованной глины отвалились от кучи и нехотя сползали вниз, в лужу грязи.Он подошел к шлангу и перекрыл кран.Потом сел на крыльцо и долго, изучающе смотрел на холмик. Подняв камеру, навел видоискатель. * * * В этот же день. Кладбище.Крупный план — прямоугольный участок. Ни на нем самом, ни рядом с ним не растет трава.Молодой человек — Эдвард, подросток, а не мальчик, симпатичный, настороженно приближается к могиле. Он похож на юного поэта — чуткий, впечатлительный, терзаемый душевными муками.Он опускается на колени и берет с могильного холмика горсть земли. Пальцы сжимаются — его захлестывают эмоции. Пыль просачивается сквозь пальцы тонкими струйками.Эдвард (плача):— Почему... почему?..Следующий кадр — надгробная плита в изголовье могилы.Крупный план — надпись на граните, почти вся заляпанная грязью, кроме первой буквы имени: "С".Ниже:УПОКОЙСЯ С МИРОМДаты рождения и смерти неразборчивы. Он ударяет кулаком по гранитной плите.Эдвард:— Прости... прости...Я не знал, кто ты.А теперь уже слишком поздно!Я совсем не знал тебя!..Земля на могиле шевелится, поднимается — словно кто-то, похороненный там, пытается восстать из мертвых и прорваться в мир живых...Внезапно снизу, из глубины показывается лезвие ножа...И пронзает его — входя точно в адамово яблоко и выходя чуть ниже затылка. * * * Он опустил камеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56