Но ошибся. Доктор положил пальто на перила и прошаркал на кухню. Когда он включил свет, я направился следом, через столовую.
Кажется, доктор Фаулер не заметил моего “дипломата” на столе. Он открыл дверцу холодильника и наклонился, роясь внутри. Некоторое время я наблюдал за ним, опершись плечом о резной, изогнутый в виде арки косяк на выходе из столовой, а потом спросил:
— Самое время для вечерней дозы?
Он резко повернулся, обеими руками прижимая к груди пакет с молоком.
— Как вы сюда попали?
— Через щель в почтовом ящике. Почему бы нам не посидеть и не выпить молока за приятным, долгим разговором?
— Вы не из НИЗа. Кто вы?
— Меня зовут Энджел. Я частный сыщик.
Я выдвинул из-за стола один из кухонных стульев, и он устало сел, по-прежнему сжимая пакет, будто молоко было последним его достоянием.
— Проникновение в чужую квартиру — серьезное преступление, — сообщил он. — Надеюсь, вам ясно, что вы потеряете лицензию, если я вызову полицию?
Я сел на стул верхом и сложил руки на изогнутой спинке.
— Мы оба знаем, что полицию вы не вызовете. Неприятностей не оберешься, если они отыщут склад наркотика в холодильнике.
— Я врач. Хранить дома фармацевтические средства не противоречит правилам.
— Бросьте, док, я видел, как ваши “машинки” варятся в ванной. Вы давно на игле?
— Я… Я не наркоман! И не потерплю постороннего вмешательства в личную жизнь! Меня мучает ревматоидный артрит. Когда боль становится нестерпимой, я изредка применяю слабый обезболивающий наркотик. Теперь будьте любезны убраться отсюда, или я действительно вызову полицию.
— Валяйте. Могу даже набрать номер. Они с удовольствием подвергнут вас специальному тесту.
Доктор Фаулер обмяк на стуле; его мешковатый костюм, казалось, вдруг стал ему слишком велик.
— Чего вы от меня хотите? — Он оттолкнул пакет с молоком в сторону и оперся подбородком о ладони.
— Того же, из-за чего я приходил в клинику. Информации о Джонатане Либлинге.
— Я рассказал все, что знал.
— Перестаньте валять дурака, док. Ни в какую больницу для ветеранов Либлинга не переводили. Я звонил в Олбани. Не слишком умно с вашей стороны пытаться отделаться такой дешевкой. — Вытряхнув сигарету из пачки, я сунул ее в рот, но не закурил. — Вторая ваша ошибка — в том, что вы сделали запись о переводе на карточке Либлинга шариковой ручкой. В сорок пятом году о них маловато знали.
Доктор Фаулер застонал и, стиснув голову руками, опустил ее на стол.
— Все кончено. Я так и знал. Сразу понял — после прихода того посетителя. Пятнадцать лет не было ни одного посетителя, ни одного!
— Похоже, парень пользовался успехом, — заметил я, крутанув колесико своей “Зиппо”, и сунул кончик сигареты в пламя. — Где он сейчас?
— Понятия не имею. — Фаулер выпрямился. Кажется, этот разговор отнял у него все силы. — Я никогда не видел этого пациента после войны.
— Но, доктор, ведь он куда-то отправился?
— Не знаю. Как-то ночью, давным-давно, за ним пришли какие-то люди. Он сел вместе с ними в машину, и они уехали. Больше я его не видел.
— В машину? Мне казалось, он был совершенно невменяем.
Доктор моргнул и потер глаза.
— К нам он прибыл в коме. Но уже через месяц встал на ноги и чувствовал себя неплохо. Лечение дало отличные результаты. Днем мы играли с ним в теннис.
— Значит, он уехал нормальным?
— Нормальным? Это гадкое слово, “нормальный”. Абсолютно ни о чем не говорит. — Нервные пальцы Фаулера сжались в кулаки на выцветшей клеенке. На левой руке у него блестела золотая “печатка” с пятиконечной звездой. — Что же касается вашего вопроса… — Либлинг не был похож на нас с вами. Придя в себя и вновь обретя речь и зрение, он по-прежнему страдал от острой амнезии.
— То есть, от потери памяти?
— Совершенно верно. Он понятия не имел, кто он и откуда появился. Даже собственное имя ничего для него не значило. Он уверял, будто он — кто-то другой и когда-нибудь вспомнит все. Я сказал, что он уехал с друзьями, но мне пришлось поверить этим людям на слово. Джонатан Либлинг не узнал их. Для него они были чужими.
— Расскажите об этих друзьях поподробней. Кто они? Как их звали?
Доктор закрыл глаза и прижал дрожащие пальцы к вискам.
— Это было так давно. Я постарался выбросить все из памяти.
— Только не пугайте меня еще и своей амнезией, док.
— Их было двое, — медленно произнес он, и слова словно приходили издалека, просеиваясь сквозь сито сожаления. — Мужчина и женщина. О женщине не могу сказать ничего: было темно, и она оставалась в машине. В общем, раньше я ее не видел. Мужчину я знал, встречал его несколько раз. Именно он выполнил все формальности.
— Как его звали?
— Он назвался Эдвардом Келли. Проверить я не мог. Я записал это имя в свою черную книжечку.
— А что за формальности? В чем дело?
— Деньги! — Доктор выплюнул это слово, будто кусок гнилого мяса. — У каждого человека есть своя цена. Я не исключение. Однажды этот парень Келли пришел ко мне и предложил деньги…
— Сколько?
— Двадцать пять тысяч долларов. Может, сейчас эта сумма не кажется огромной, но во время войны о большей я и мечтать не смел.
— Ну, и в наши дни с такой суммой можно воплотить кое-какие мечты, — заметил я. — И что Келли хотел от вас?
— Вы и сами догадываетесь: выпустить Джонатана Либлинга, не оставляя записи в медкарте. Уничтожить все свидетельства о его выздоровлении. И, самое главное, мне следовало делать вид, будто он все еще числится пациентом в “Эмме Харвест”.
— Именно так вы и делали?
— Это оказалось несложным. У Либлинга не было посетителей, кроме Келли и его театрального агента… или менеджера, не помню точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69