Я цеплялся за скамейку, как за спасательный плотик в бурном море. Крутящийся красный туман рассеялся, и я увидел честное, простое лицо на синем фоне. Двойной ряд золотых пуговиц сиял, отражая солнечный свет. Я сосредоточился на его жетоне, пока его номер не стал почти разборчивым. Пытаясь сказать “спасибо”, я вновь издал булькающий звук.
— Расслабься, приятель, — повторил патрульный с простоватым лицом. — Тебе скоро помогут.
Закрыв глаза, я услышал первый голос:
— Это просто ужасно. Он пытались застрелить его.
— Останьтесь с ним, — попросил патрульный, — я найду служебный телефон и вызову скорую.
Солнце грело мое разбитое лицо. Каждая отдельная рана пульсировала, будто внутри у них находились крошечные сердца. Я протянул руку и ощупал лицо. Все в нем казалось чужим. Лицо незнакомца.
Шум голосов снова вырвал меня из забытья. Патрульный благодарил человека с собакой, называя его “мистером Гротоном”. Он просил его придти в удобное время в участок, чтобы написать заявление. Гротон пообещал придти сегодня днем. Я прохрипел слова благодарности, в патрульный снова принялся успокаивать меня.
Казалось, именно в эту минуту прибыла “скорая помощь”, но я знал, что этому предшествовало очередное забытье.
— Полегче, — говорил один из санитаров. — Возьми его за ноги, Эдди.
Я сказал, что могу идти, но колени подогнулись, едва я попытался встать. Меня уложили на носилки, подняли и понесли. Пожалуй, следить за происходящим не имело смысла. В машине пахло блевотиной. Перекрывая вой сирены, хохотали водитель с напарником.
Глава сороковая
Мир снова обрел четкость в приемном покое больницы Бельвью. Сосредоточенный юный практикант промыл и зашил мой рваный скальп, и пообещал сделать все возможное с тем, что осталось от левого уха. Демерол облегчил эту процедуру. Я улыбнулся медсестре, продемонстрировав сломанные зубы.
Меня как раз везли на рентген, когда появился детектив из полицейского участка. Шагая рядом с креслом-каталкой, он спросил, знаю ли я людей, которые пытались меня ограбить. Я ни единым словом не разочаровал его в этой версии, и он ушел с описанием тренера и паренька.
После того, как они кончили просвечивать мою голову изнутри, док посоветовал мне немного отдохнуть. Я не возражал, и меня уложили на койку в палате для несчастных случаев, угостив еще одним уколом. После этого я очнулся, когда сестра разбудила меня на ужин.
Справляясь с порцией тертой моркови, я обнаружил, что меня собираются оставить здесь на ночь. Рентген не обнаружил трещин, но не исключалось сотрясение мозга. Я чувствовал себя слишком паршиво для того, чтобы поднимать шум, и после ужина из детского питания сестра проводила меня к платному телефону в коридоре. Я позвонил Эпифани, что не приду домой.
Она было встревожилась, но я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.
— Знаешь, что стало с двадцаткой, которую ты мне дал?
— Нет.
— Я купила дров для камина.
Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Скверная примета. Очередной укол прервал эти размышления.
Спал я крепко, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес снотворного, чтобы подразнить меня. Проснувшись, я почти ничего уже не помнил, только один образ остался — ацтекский храм, вздымающийся над площадью с людскими толпами, его крутые ступени липкие от крови. Наверху, — Сифр, в сюртуке из Блошиного цирка: он, смеясь, глядит вниз, на украшенную перьями знать, и подбрасывает высоко в воздух истекающее кровью сердце жертвы. Жертвой был я.
На следующее утро, когда я приканчивал порцию сливок, в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем был все тот же коричневый шерстяной костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо его, впрочем, выдавало легавого за версту.
— Похоже, кто-то славно потрудился над вами, — заметил он.
Я продемонстрировал ему мою улыбку.
— Жалеете, что это были не вы?
— Будь это я, вы бы вышли отсюда не раньше, чем через неделю.
— Вы забыли цветы.
— Я приберегаю их на вашу могилу. — Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного машиной опоссума. — Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой, и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.
— И что же на сей раз?
— Я подумал — вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк, особенно, памятуя о том, что вы отрицаете знакомство с этой леди.
— Я едва дышу, лейтенант.
— Именно это они и делают в газовой камере, — заметил Стерн. — Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.
— А что еще делают в Синг-Синге?
— Что касается меня, так я зажимаю нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубается ток, и запах напоминает венскую колбасу в сортире.
“Для твоего носа и двух рук мало”, — подумал я и спросил:
— Так что же вы нашли в квартире Круземарк?
— Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за шестнадцатое марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую — нижнюю — страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные отпечатки. Отгадайте, что они нашли?
Я сказал, что не имею об этом понятия.
— Прописную “Г”, а затем буквы Э-н-д-ж.
— Получается “Гэндж”.
— Эти буквы подвесят тебя за задницу, Энджел. Ты чертовски хорошо понимаешь их значение.
— Совпадение и доказательство — две разные вещи, лейтенант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69