Я ехал по объятой тишиной, заснеженной сельской местности. Стоял чудесный денек, и жаль было нарушать его хит-парадом аденоидных голосов вещавших по радио недоумков. После серой городской слякоти все вокруг казалось белым и чистым — пейзаж в духе бабушки пророка Моисея.
В начале четвертого я добрался до окраин Покипси и свернул на Плезэнт Вэлли-роуд. Миновав поселок и проехав еще миль пять, я увидел окруженное стеной поместье с фигурными коваными воротами и большими бронзовыми буквами на кирпичной стене: “БОЛЬНИЦА ПАМЯТИ ЭММЫ ДОДД ХАРВЕСТ”. Свернув на посыпанную щебенкой подъездную дорожку, я с полмили петлял в зарослях болиголова, прежде чем передо мной возникло шестиэтажное здание из красного кирпича, построенное в георгианском стиле, и снаружи скорее смахивающее на студенческое общежитие, чем на клинику.
Однако внутри каждая деталь соответствовала вывеске — привычно-зеленоватые стены и серый линолеум, достаточно чистый, чтобы на нем можно было оперировать. У одной из стен, в нише, размещался покрытый стеклом регистрационный стол. Напротив висел большой портрет маслом, изображающий бульдожье лицо титулованной вдовицы. Даже не глядя на пластину, привинченную к позолоченной раме, можно было догадаться, что это — Эмма Додд Харвест.
По сияющему чистотой коридору прошествовал санитар в белом, толкая перед собой инвалидную коляску, и исчез за углом.
Я ненавижу больницы — слишком уж долго я провалялся на казенной койке, поправляясь после фронтовых ранений. В непременной стерильности подобных заведений есть нечто пугающее. Приглушенный шорох резиновых подошв по яркоосвещенным коридорам, воняющим лизолом. Безликие санитары в накрахмаленных белых халатах. Монотонность режима, придающая особое значение любому событию, даже выносу ночной посудины. При одной даже мысли о пребывании в палате у меня перехватило горло. Внутри клиники ничем не отличались от тюрем.
Девушка за регистрационным столом была юной и простоватой. Она носила белую униформу с черной бирочкой “Р.Флис”. В глубине ниши находился кабинет; сквозь приоткрытую дверь виднелись шкафчики с картотекой.
— Могу я чем-нибудь помочь вам? — Голос мисс Флис был сладок, как дыхание ангела. Отблески ламп дневного света лежали на толстых линзах ее очков без оправы.
— Еще как можете. Мое имя Эндрю Конрой, я занимаюсь исследованиями для Национального института здоровья. — Открыв на стеклянной крышке стола свой черный “дипломат” из телячьей кожи, я показал ей поддельное удостоверение в прозрачном чехольчике, которое всегда ношу в запасном бумажнике. Я вставил его в прозрачный футляр еще спускаясь вниз на лифте, в доме 666 по Пятой авеню, заменив прежнюю карточку.
Мисс Флис с подозрением изучала меня: ее водянистые глаза скользили туда-сюда за толстыми линзами, будто тропические рыбки в аквариуме. Я понимал, что ей не понравился мой мятый костюм и пятна от супа на галстуке, но все же дорогой “дипломат” выручил меня.
— Кого именно вы хотели бы увидеть, мистер Конрой? — едва заметно улыбнулась она.
— Возможно, вы сами ответите на этот вопрос. — Я сунул запасной бумажник в карман и оперся о крышку стола. — Институт сейчас занимается изучением случаев неизлечимо больных, перенесших травматический шок. Моя работа состоит в сборе информации о пациентах, находящихся в частных клиниках. Думаю, у вас есть пациент, отвечающий этим условиям.
— Позвольте узнать его имя?
— Джонатан Либлинг. Любая информация, которой вы поделитесь, будет строго конфиденциальна. По сути, в официальном докладе не будет никаких имен.
— Подождите минутку. — Простоватая регистраторша с ангельским голосом удалилась во внутренний кабинет и вытащила нижний ящик одного из шкафов с картотекой. Требуемое она нашла довольно быстро. Вернувшись с раскрытой картонной папкой, мисс Флис положила ее на стол.
— Когда-то у нас находился такой пациент. Но, как видите, несколько лет назад Джонатана Либлинга перевели в одну из клиник для ветеранов войны, в Олбани. Вот его медкарты.
Перевод в Олбани был надлежащим образом отмечен в формуляре, рядом стола дата: 5.12.45 г. Я вынул записную книжку и принялся заносить в нее кое-какие данные из формуляра.
— Вы не знаете, кто из врачей им занимался?
Она потянулась к папке.
— Доктор Фаулер. — В подтверждение своих слов девушка легонько постучала пальцем по бланку.
— Он все еще работает здесь, в клинике?
— Ну конечно. Как раз сейчас он на дежурстве. Хотите с ним поговорить?
— Если это удобно.
Она снова скривила губы в улыбке.
— Я узнаю, не занят ли он. — Девушка шагнула к коммутатору и тихо заговорила в маленький микрофон. Ее усиленный динамиком голос донесся откуда-то из дальних коридоров.
— Пожалуйста, доктора Фаулера в регистратуру… Доктора Фаулера просят пройти в регистратуру.
— Вы работали здесь в прошлые выходные? — спросил я.
— Нет, меня не было несколько дней. Моя сестра выходила замуж.
— Раздобыли где-нибудь букет?
— Мне не настолько везет…
Доктор Фаулер возник словно из ниоткуда, подойдя по-кошачьему бесшумно в своих туфлях на каучуковой подошве. Он был высокий, далеко за шесть футов, и шагал сутулясь, что делало его чуть похожим на горбуна. Мятый коричневый костюм в “елочку” висел на нем, как на вешалке. На вид — лет семьдесят. Остатки волос на голове напоминали цветом олово.
Мисс Флис представила меня как мистера Конроя; я поведал ему кое-что о своей “работе” в НИЗе, после чего добавил:
— Я буду вам очень признателен, если вы поделитесь со мной данными, касающимися Джонатана Либлинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69