— Чем могу помочь? — спросила она и, несмотря на тщательно поставленную дикцию, в голосе ее слышалось мелодичное “калипсо” Карибского моря.
Я сказал первое, что пришло в голову:
— У вас есть корень “Джон-Завоеватель”?
— В порошке?
— Мне нужен целый корень. Разве действие амулета не зависит от его формы?
— Мы не продаем амулеты, сэр. У нас гомеопатическая аптека.
— А как назвать эти штуки на витрине? Патентованными лекарствами?
— У нас есть кой-какие новинки, но немного.
— Я пошутил, извините. Не хотел вас обидеть.
— Ничего страшного. Скажите, сколько “Джона-Завоевателя” вам нужно, я взвешу.
— Нет ли поблизости мисс Праудфут?
— Я — мисс Праудфут.
— Мисс Эванджелина Праудфут?
— Я Эпифани. Эванджелина была моей матерью.
— Вы сказали “была”?
— Мама умерла в прошлом году.
— Мне очень жаль.
— Может, оно и к лучшему. Она долго болела. Лежала пластом несколько лет.
— Она оставила вам милое имя, Эпифани, — сказал я. — Оно вам идет.
Ее лицо цвета кофе с молоком порозовело.
— Она оставила мне гораздо больше. Эта аптека дает прибыль уже сорок лет. Значит, у вас дело к маме?
— Нет, мы никогда не встречались. Я надеялся, что она ответит на некоторые вопросы.
Топазовые глаза Эпифани потемнели.
— Вы что, легавый?
Я улыбнулся. На моих медовых устах уже отпечаталась было визитная карточка журналиста из “Взгляда”, но я предположил, что девушка слишком умна, чтоб попасться на эту байку, и поэтому сказал:
— Частная лицензия. Могу показать фотокопию.
— Спрячьте вашу грошовую фотокопию. О чем вы хотели поговорить с мамой?
— Я ищу человека по имени Джонни Фаворит. Она напряглась. Словно кто-то прикоснулся к ее затылку ледяным кубиком.
— Он умер, — сказала она.
— Нет, он жив, хотя многие думают, что умер.
— Для меня разница невелика.
— Вы знали его?
— Никогда не встречались.
— Эдисон Суит сказал, что Джонни — друг вашей матери.
— Это было до моего рождения.
— А ваша мать говорила когда-нибудь о нем?
— Послушайте, мистер… как-вас-там, даже если мать мне что-нибудь говорила — с чего вы взяли, что я буду болтать об этом? Я пропустил ее реплику мимо ушей.
— Меня интересуют последние пятнадцать лет. Вы, или ваша мать, не встречали его?
— Повторяю, мы никогда не встречались, а меня, кстати, знакомили со всеми друзьями матери.
Я вытащил бумажник — тот, в котором носил наличные, — дал ей карточку своей конторы “Кроссроудс” и вздохнул:
— Ну ладно. На особую удачу я и не рассчитывал. Там, на визитке, номер телефона моего агентства. Я хочу, чтобы вы позвонили, если что-нибудь вспомните или услышите о ком-то, кто встречал недавно Джонни Фаворита.
Она улыбнулась, но весьма прохладно.
— Зачем вы его преследуете?
— Вовсе не преследую: просто хочу узнать, где он находится. Она сунула мою карточку в стакан, стоявший на кассовом аппарате.
— А если он умер?
— Мне заплатят в любом случае.
На этот раз на лице ее заиграла настоящая улыбка.
— Надеюсь, вы отыщете его под шестью футами земли.
— Меня это не опечалит. Пожалуйста, не выбрасывайте мою визитку. Никогда не знаешь, как повернутся обстоятельства.
— Это верно.
— Спасибо. Извините, что отнял у вас столько времени.
— Так вы не захватите с собой “Джонни-Завоевателя”?
Я расправил плечи.
— Неужели похоже, будто я в нем нуждаюсь?
— Мистер Кроссроудс… — начала она и рассмеялась от всей души, — вы похожи на человека, которому всегда нужна помощь, — чья угодно.
Глава пятнадцатая
Когда я вернулся в “Красный петух”, оказалось, что музыканты уже отыграли отделение и Пупс сидит на том же табурете. У его локтя пенился бокал с шампанским. Протискиваясь через толпу, я закурил сигарету.
— Нашел, что искал? — равнодушно спросил Пупс.
— Эванджелина Праудфут умерла.
— Умерла? Вот жалость-то. Она была настоящей леди.
— Зато я поговорил с ее дочерью. Хотя она ничем не смогла мне помочь.
— Может, тебе выбрать для своего очерка кого-то другого?
— Не думаю. Это дело интересует меня все больше. Пепел с сигареты упал мне на галстук, оставив пятно рядом с суповым, когда я стряхнул его.
— Кажется, вы довольно хорошо знали Эванджедлину Праудфут. Не могли бы вы рассказать подробнее о ее романе с Джонни Фаворитом?
Пупс Суит грузно слез с табурета и встал на свои маленькие ножки.
— Ничего не могу рассказать тебе, сынок. Я слишком пузатый, чтобы прятаться под кроватями. Да и работенка уже подоспела.
Он блеснул своей “звездной” улыбкой и направился к оркестровому пятачку. Я затрусил рядом, словно преданная ищейка.
— Может быть, вы помните кого-то из ее старых друзей? Тех, кто знал Джонни и Эви, когда они были вместе?
Пупс уселся за рояль и оглядел комнату, отыскивая взглядом своих припозднившихся музыкантов. Обегая глазами столики, он процедил:
— Пожалуй, потешу себя музыкой. Глядишь, и вспомню что-нибудь.
— Я не спешу. Могу слушать вашу игру хоть всю ночь.
— Посиди хотя бы отделение, сынок. — Пупс поднял резную крышку кабинетного рояля. На клавишах лежала куриная нога. Он резко захлопнул крышку и заорал:
— Не стой над душой! Сядь где-нибудь. Мне пора играть.
— Что это было?
— Ничего особенного. Забудь.
Забыть? Это была нога курицы, покрывающая целую октаву, — от острого желтого когтя на чешуйчатом пальце до окровавленного обрубка над суставом. Под пучком белых перьев находилась завязанная бантиком черная лента. Вот так “ничего особенного”!
— Что происходит, Пупс?
Гитарист сел на свое место и включил усилитель. Глянув на Пупса, он покрутил ручку громкости. У него было скверно с фоном.
— Ничего такого, о чем тебе следует знать, — прошипел Пупс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69