Но услышал он только, как она открыла кран. Она готовилась к грядущему дню, оставив свои эмоции при себе. Он встал, нетвердой походкой приблизился к шкафу и стал одеваться. Смачивая щеки одеколоном, он обнаружил, что лицо покрыто густой щетиной. Он даже не знал, есть ли в доме бритва. В каком-то удивлении он провел руками по щекам, ощущая жесткие кончики волос. Из ванной донесся знакомый мотив – Мириам напевала про себя, растираясь полотенцем.
Он поспешно оделся и выскочил из комнаты – слишком тяжело было там оставаться. На углу Пятьдесят седьмой улицы и Второй авеню он видел парикмахерскую. Он пойдет туда и побреется.
Бритье оказалось весьма приятной процедурой, а парикмахер – весельчаком. Чтоб продлить удовольствие, он решил также подстричься и почистить ботинки.
Выйдя из парикмахерской, он почувствовал себя несколько лучше. Яркое солнце, улицы, заполненные спешащими куда-то людьми, упоительно свежий воздух. Впервые за многие годы Джон наслаждался, глядя на женщину – другую женщину, не Мириам. Напряжение постепенно отпускало его. Она была просто одной из толпы – девушка в дешевой юбке и свитере, спешившая к автобусной остановке с бумажным стаканчиком кофе в руке. Грязные волосы, слишком крупные черты лица. Но в очертаниях груди под свитером, в решительности ее походки – во всем ее облике, во всех движениях ощущалась удивительная чувственность. Он похолодел.
Такой могла быть и Кей.
Сердце гулко стучало в груди, он задыхался. Глаза ее встретились с его глазами, и в их глубине он увидел таинственную скорбь смертных – выражение, которое он научился различать на лицах других после того, как оно исчезло с его собственного лица.
– Это была двойка?
Она обращалась к нему.
– Эй, мистер, какой это был автобус – второй?
Она улыбнулась, продемонстрировав желтые, не знающие зубной щетки зубы. Проигнорировав ее вопрос, Джон поспешил домой. Там так безопасно. Уже подходя к дому, через открытое окно гостиной он услышал голоса. Сразу же он ощутил безнадежное отчаяние ревности – Алиса с Мириам болтали, ожидая его, конечно, чтобы поупражняться в трио-сонате Генделя.
Он поднялся по лестнице, миновал холл, вдохнув аромат роз, стоявших на столике, и вошел в гостиную. Мириам, в ярко-синем платье, выглядела восхитительно свежей и красивой. Шею ее украшала синяя лента. Алиса лежала рядом на кушетке, в своей обычной одежде – джинсах и спортивном свитере. Он двинулся к своему месту, чувствуя на себе взгляд Мириам. Пока он не устроился, тело Мириам оставалось напряженным, будто бы готовым к прыжку.
– Джон, – сказала Алиса, откинув голову назад, – я даже не слышала, как ты вошел. Ты всегда подкрадываешься. – У него просто дыхание перехватило от ее улыбки – улыбки тринадцатилетней девочки. Чудесная игрушка, такая хрупкая, сочная...
Мириам сыграла на клавикордах громкое арпеджио.
– Давайте начнем, – сказала она.
– Я не хочу опять играть эту сонату. Она скучная. – Алиса пребывала в обычном для нее угрюмом настроении.
– А как насчет Скарлатти – мы играли его на прошлой неделе? – Мириам пробежала пальцами по клавишам. – Мы смогли бы его сыграть, если Джон не подкачает.
– Все, что он играет, – сплошная скука. Пальцы Мириам порхали по клавишам.
– Я знаю Корелли, Абако, Баха. – Она бросила Алисе ноты. – Выбери что хочешь. Наступило молчание.
– Генделя я едва знаю, – заметил Джон. – Он труден для виолончели.
Мириам с Алисой переглянулись.
– Тогда займемся Генделем, – решила Алиса. – Неинтересно играть то, что хорошо знаешь, – не так ли, Джон? – Она взяла свою скрипку и пристроила ее под подбородком.
– Мне все равно, что играть. Я управляюсь с виолончелью лучше, чем китайцы со своими палочками для еды, дорогуша.
– Ты всегда так говоришь.
Не успел он настроить инструмент, как они уже начали. Он вступил не в такт, попытался их догнать, затем вырвался вперед, но в конце концов подстроился.
Они играли около часа, три раза повторив трио-сонату. Джон постепенно вошел во вкус; игра стала согласованной, динамичной. И сама музыка была красивой. Она удивительным образом сочеталась с ярким солнечным светом, с красотой женщин.
– Ну вот, – сказала Алиса, когда они закончили, – вот и славно. – Она раскраснелась, и это лишь подчеркнуло ее расцветающую женственность.
Сердце Джона снова дернулось. Он прекрасно знал, что ожидает избранников Мириам. Трудно было сказать наверняка, какая участь готовилась Алисе. Мириам могла как осчастливить, так и уничтожить. Иногда их ждала смерть – как прикрытие ее собственных дел, иногда – невыразимое блаженство.
Мириам всегда была очень практична, и уж если она что-то делала, то неспроста. Алиса вполне могла заинтересовать ее, к примеру, значительным состоянием, которое она рано или поздно унаследует (так было некогда и с Джоном). Мириам ведь всегда не хватало денег, а те, кто ее любил, отдавали ей все.
– Давайте выпьем, – оживленно сказала Мириам Она достала из бара портвейн – «Уорр» 1838 года, купленный еще в старой лавке братьев Берри, в Лондоне. Портвейн этот был замечателен тем, что с годами он приобретал сначала дивную крепость и свежесть, а потом – по прошествии еще некоторого времени – крепость растворялась в неповторимом разнообразии тончайших вкусовых оттенков. Сейчас крепость его уже едва ощущалась, но даже в аромате – изысканном и сложном – чувствовалось дыхание старины. Без всякого сомнения, это был лучший портвейн в мире, возможно – лучший во все времена.
– Считается, что мне нельзя употреблять алкоголь.
Мириам налила Алисе немного вина.
– Оно очень легкое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99