– Полагаю, да.– Полагаете?– Ну-у... допускаю.– Допускаете?– Да.– Потом вы вызвали к себе мисс Уилсон и выложили ей все эти истории, сразу после разговора с девочками?– Да, конечно.– И какова же была ее реакция?– Она не стала ничего отрицать.– Вы хотите сказать, она отказалась говорить на подобные темы без адвоката, не так ли?Корнбл заерзал.– Разве не так? – настаивал Кевин.– Именно так она и ответила.– После чего вы решили дать делу ход, известили школьного надзирателя, а затем начальника полиции и окружного прокурора?– Да. Таков порядок. Мы следуем указаниям министерства образования, которые предусматривают подобные действия в таких ситуациях.– И вы отказались от дальнейшего расследования обстоятельств дела, не стали вызывать других учащихся?– Конечно же, нет. Зачем травмировать детей?– И, прежде чем мисс Уилсон была официально обвинена в преступлении, вы отстранили ее от работы, так?– Как я уже говорил...– Пожалуйста, отвечайте на вопрос.– Да.– Да! – повторил Кевин, словно это было признание вины. Сделав эффектную паузу, он отвернулся от Корнбла, чтобы лучезарно улыбнуться присяжным, а затем вновь обратился к директору.– Мистер Корнбл, у вас уже были неприятные разговоры с мисс Уилсон? Кажется, что-то насчет оформления класса?– Да, приходилось делать ей выговор.– Почему?– Доска объявлений в кабинете была слишком маленькой и не соответствовала стандартам комитета по образованию.– Значит, вы критиковали ее как учителя?– Оформление кабинета – важная часть работы учителя, ее эффективности, – с апломбом заявил Корнбл.– М-хм, – протянул адвокат, – значит, по-вашему, скажем так... мисс Уилсон не испытывала должного почтения к доскам объявлений.– Нет.– Она была, как вы пишете в характеристике, "небрежна"?– К несчастью, большинство нынешних учителей уже не получают в колледже того образования, что в былые времена.При этих словах Корнбл позволил себе пренебрежительную усмешку.Кевин кивнул. Он знал, как выставить на посмешище чванство старого педеля.– В самом деле, отчего бы другим людям не брать пример с нас? – Риторический вопрос повис в воздухе.В зале засмеялись. Судья постучал молотком.– И, потом, кажется, вы критиковали внешний вид мисс Уилсон, не так ли? – продолжил Кевин.– Думаю, ей следовало одеваться более... консервативно. Вы знаете, в чем она приходила в школу? Джинсы, глубокое декольте, майки с открытым животом и проткнутым, простите...– Пупком.– Не желаю об этом говорить!– Вы считаете это место у человека неприличным?– Ближе к делу! – подал голос судья.– Между тем, – продолжал Кевин, тоже несколько возвышая голос, – заведующий кафедрой, непосредственный начальник мисс Уилсон, высоко оценивал ее педагогические способности. В последнем отчете она названа... – он заглянул в бумагу, – "человеком, имеющим ключ к сердцу детей, глубокое понимание их внутреннего мира. Несмотря на любые трудности, она умеет руководить и побуждать детей к добрым и прекрасным поступкам". – Он отложил документ. – Что скажете, господин директор? Прекрасная характеристика, не правда ли?– Да, но как я уже говорил...– У меня нет больше вопросов, Ваша честь!На этой мажорной ноте Кевин прервался и направился обратно к своему столу, с пылающим от гнева лицом: он умел в любую секунду возбуждать в себе это состояние – один из его приемов. Все взоры были прикованы к нему, внимание публики сосредоточилось на адвокате, так искренне переживающем за подзащитную. Краем глаза он заметил, что улыбка сошла с лица элегантного господина в последнем ряду – ее сменило выражение неподдельного гнева. Кевин ощутил необыкновенный подъем, словно бы уже находился на пути к триумфу.Мириам сидела с убитым видом, чуть не плача. Она вскинула глаза. "Ей стыдно за меня – обожгло его сердце. – Мой Бог, для кого я все это делаю?"– Мистер Баам, будут еще вопросы к мистеру Корнблу?– Нет, Ваша честь. Мы хотели бы вызвать для свидетельских показаний Барбару Стенли, Ваша честь, – заявил прокурор округа с некоторой дрожью в голосе.Кевин обнадеживающе потрепал Лоис Уилсон по руке. Он подходил к самой сути дела и процесса, к удару, после которого обвинение рассыплется как колосс на глиняных ногах, как замок из песка, как чучело из кукурузных початков. Он подбирался к сути. Сейчас он нанесет удар в самое уязвимое место, после чего государственному обвинителю не останется ничего, кроме как признать свое поражение.Круглолицая толстощекая девочка, с кудряшками цвета корицы и челкой на лбу, нерешительно приблизилась к барьеру. Пока она шла по проходу, все украдкой бросали на нее любопытные взоры. Десятилетняя девочка-подросток была в светло-голубом платьице с оборочками, кружевным воротничком и пышными рукавчиками. Столь трогательный детский наряд, казалось, был призван подчеркнуть ее невинность. В то же время некоторая мешковатость просторного платья скрывала полноту этой маленькой толстушки.Она волнуясь заняла свое место и подняла руку для присяги. Кевин кивнул и метнул взор на Мартина Баама. Девочка была неплохо подготовлена. Баам тоже провел предварительную работу по процессу; но Кевин все равно ощущал себя на коне – ведь он готовился куда более тщательно. Окружному прокурору не уйти от поражения.– Барбара... – начал Мартин Баам, приближаясь к ней.– Один момент, мистер Баам, – вмешался судья. Он наклонился к Барбаре Стенли. – Барбара, ты понимаешь, что только что присягнула говорить правду... и только правду?Барбара мельком взглянула на публику, затем повернулась к судье и кивнула.– И ты понимаешь, насколько важно может быть то, что ты здесь скажешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14