Плечи отражения опустились, и Джеймс почувствовал, как задрожало его тело, когда он попытался произнести слово «смерть». Неоновая лампа загудела, загорелась, словно луна. Он плеснул воды на лицо, чтобы избавиться от рези в глазах. Затем высморкался, слушая, как шум разносится по тишине дома, выключил свет и пошел по темному коридору в комнату Сэма.
Джеймс понял, что Сэм не спит. Недавно у сына появилась привычка притворяться спящим, когда ему просто не хотелось разговаривать, но Джеймс уже научился определять, что происходит на самом деле. Сэм не знал и не мог знать, что когда он спал, то приоткрывал рот, и его вытекающая слюна образовывала клейкую нить между головой и подушкой. Джеймс берег свое знание как волшебство: это была секретная информация, власть, власть над собственным вежливым сыном. Кроме того, как бы это повлияло на самооценку мальчика, если бы ему сказали, что он пускает слюни во сне, словно грудник? Джеймс притворялся, что не знает, когда Сэм притворяется, и просто ждал, когда любопытство возобладает и Сэм «проснется». Он остановился в дверях. Через тридцать секунд глаза Сэма раскрылись, и Джеймс улыбнулся.
— Как преется, шеф?
Это была фраза из кинофильма, который они ходили смотреть вдвоем, только он и Сэм. Американская комедия, в которой главный актер постоянно нес какую-то белиберду, а этой фразой он здоровался. Услышав ее в первый раз, Сэм вскрикнул от радости и несколько следующих дней почти ничего другого не говорил. Джеймс сказал так, чтобы стало ясно: все в порядке, просто папа пришел проверить, не умер ли ты во сне. Ничего серьезного. Сэм улыбнулся и зевнул.
— Скока время?
— Не знаю. Уже поздно. Уже давно пора спать. Спи дальше. До завтра. — Джеймс подошел к стоявшей у окна кровати и потрепал Сэму волосы. Подбородок был влажным. Теплая ночь. — Хочешь, открою окно?
— Нет. Лучше прилепи его себе на морду. (Это было из того же фильма.)
— Ладно.
Джеймс ушел, стараясь не шуметь. С Сэмом было все в порядке. Вообще все было в порядке. Он старался не замечать, какой большой стала комната после того, как из нее убрали кровать Руфи.
* * *
Сэм медленно досчитал до двадцати, а потом прочитал в уме четверостишие:
Камнем она опустилась на дно,
Дьявол возьмется теперь за нее.
Кончится ночь, день наступит опять,
Он уползет и отправится спать.
Потом он поднялся и сел в кровати. На столике рядом стояла стеклянная чашечка. В ней плавал крохотный аквалангист с кислородными баллонами за спиной, в голубых ластах и маске. Если перевернуть чашечку, то аквалангист очень медленно погружался на дно; можно было отвернуться, десять раз сказать свое имя, повернуться обратно и увидеть, что он только-только начал движение. Сэм перевернул чашечку, тут же отвернулся и не смотрел на аквалангиста, пока тот почти не коснулся дна. В щель между шторами проникал свет с улицы. Сэм сконцентрировал свое внимание на нем, скривив лицо и прищурившись, как полицейский из фильма.
Чтобы занять время, он стал размышлять о том, чем может быть так расстроен его отец. Сэм слышал, как он бормотал во сне, потом раздался шумный вздох, а потом, после небольшой паузы, — шаги в сторону ванной комнаты и плеск воды. В туалет отец не зашел, но руки помыл. Затем он три раза высморкался — Сэм впервые слышал, как отец сморкался, если не считать тех случаев, когда он был простужен. У отца были красные глаза, но так бывает, когда люди просыпаются среди ночи. К тому же отец не стал бы так близко подходить к нему, если он простужен. Когда у него был грипп, он вообще запретил Сэму входить в его комнату. Сэм плакал — тогда он был еще слишком маленьким, чтобы понять, почему ему запрещено видеть собственного отца. А когда умерла Руфи (Сэм знал все об этом, а на самом деле он знал даже больше других, потому что они-то не догадывались, что Руфи вернется), отец с матерью, конечно, много плакали. Отец постоянно сморкался и ходил с красными глазами. Но с тех пор прошла уже тысяча лет. Сэм резко развернулся. Аквалангист был еще очень далеко от дна.
Сэм признал свое поражение и растянулся в постели. Мама говорила ему, что когда не можешь заснуть, можно попробовать считать овец. Он представил себе гигантскую кучу овец, огромную гору животных, уходящую в небеса. Гора стояла в большом поле, и кто-то все время подбрасывал в нее овец. Их головы бессмысленно болтались, потому что все они были дохлые. Тех, что с самого начала лежали кучей, он даже не пытался считать, потому что их было слишком много. Он считал лишь новых. Человек кидал их палкой. Двадцать один. Двадцать два. Сэм смог продержаться до восьмидесяти с чем-то. Но дальше их было слишком много. Сэм боялся продолжать, потому что числа были огромные. К счастью, на пятидесяти девяти он спокойно задремал.
Аквалангист опустился на дно чашечки. Он был прекрасен. Баллоны с кислородом, маска, очки. Он ждал, когда снова окажется наверху и, затаив дыхание, начнет бесконечное неторопливое путешествие в неизмеримые глубины. Внизу, в тесной захламленной кухне недовольно поскуливала во сне собака, потому что муха щекотала ей нос. Собака дергала задними лапами, потому что ей снилось, что кто-то нападает на нее сзади. Когда послышались шаги на лестнице, она подняла уши, открыла глаза, тяжело вздохнула, подтянула к себе задние лапы, повернула голову и опять погрузилась в теплую липкую трясину животного забытья. Только настороженно прислушивалась, продолжая охранять себя и дом. Муха, тихо жужжа, улетела прочь и полностью погрузилась в процесс высадки тысяч микроскопических яиц на цыпленка, который размораживался на сушилке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85