И что они, вероятнее всего, окажутся вовлеченными в него. А это означает, что их схватят, подвергнут пыткам и предадут казни, очень кровавой.
– Это совсем не обязательно. Если все пройдет нормально...
– Иди ты к черту, Эмерик! И какова, по-твоему, вероятность нормального развития событий? – Она замолчала. – Ты рассказал Рубену о Беллегарде?
– Только то, что он брат Анжелины Хаммел. Что он является шефом тайной полиции.
Она резко повернулась и посмотрела на него:
– И это все? И тебе не пришло в голову рассказать ему, кто такой Беллегард на самом деле? Кем он себя считает?
– Я не думал, что Абрамсу будет полезно это знать. Я не думал, что это имеет такое уж большое значение. И до сих пор не думаю.
– А она, эта женщина?
– Что – эта женщина?
– Черт побери, ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать. Она знает?
Эмерик пожал плечами:
– Я так полагаю. Да. Я говорил с ней. По-моему, она поняла.
– По-твоему?
Эмерик положил стопку бумаг на стол.
– Салли, все это произошло слишком быстро. Если бы мы нашли время расспросить их, провести их обоих через полную процедуру снятия информации, все кончилось бы еще до того, как они успели добраться до Гаити.
– Значит, ты послал Рубена в эту... мясорубку... без малейшего представления о том, зачем он там, без всякой поддержки...
– У него есть поддержка.
– Что? Парочка перепуганных агентов, которые сейчас делают все, что в их силах, лишь бы убраться оттуда ко всем чертям прежде, чем им перережут глотки?
– Я собираюсь послать туда еще людей. Я перебрасываю людей с Кубы и из Доминиканской Республики.
– Которые почти ничего не знают о ситуации на Гаити.
Эмерик бесцельно зашуршал бумагами. Он заметно нервничал.
– Некоторым из них доводилось бывать там прежде. Послушай, Салли, мне это нравится не больше твоего. Я бы предпочел вообще не использовать Абрамса таким образом. Но у меня не было выбора. И если судить по тому, как сложились обстоятельства, у него особого выбора тоже не было.
Салли посмотрела вниз на облака. Она подумала о городе, скрытом под ними, об улицах и подземных ходах по улицам. Она вспомнила, как Рубен поцеловал ее, это было воскресным днем в августе, так давно, или ей просто казалось, что давно. Она подумала, что могла бы сейчас прыгнуть сверху на эти облака, и они удержали бы ее и никогда не дали бы ей упасть.
И еще она знала, что это – иллюзия. Эмерик был прав. Ни у кого из них не было выбора. У них было то, что есть у каждого: свои собственные иллюзии.
49
Рубен нашел Хупера на кровати в тесной комнатке позади магазина в окружении коробок с книгами, на которых стоял штамп «Издательский трест Баха'и, Уилметт, Иллинойс». Воздух в плохо освещенной комнате был спертым, зловонным. Хупер полусидел, опираясь на подушки. Повязка на скуле пропиталась кровью. Ему сделали какой-то укол, вероятно морфия, и предписали постельный режим. На стуле рядом с кроватью лежал молитвенник. Подле него на оловянной тарелке осталась недоеденная порция риса с фасолью.
Рубен принес с собой бутылку клэрена, настоящего Барбанкура, самого лучшего. Хупер пить отказался. Рубен пожал плечами: он должен был сообразить, что они окажутся трезвенниками. Локади тоже пожала плечами и убрала бутылку в свою сумку: из нее выйдет очень подходящее приношение лоа. Ее боги не были настолько щепетильны, да и не издевались так над людьми.
– Похоже, я вчера вспылил, зашагал не в ногу, – произнес Хупер, не разжимая зубов. Он едва мог двигать челюстью, ему еще повезло, что она не была сломана.
– Ваш поступок – глупость, – сказал Рубен. – Но я восхищаюсь вами из-за него. Вы еще обратите меня в свою веру.
Хупер покачал головой. Его глаза смотрели немного меланхолично, сосредоточившись где-то на середине Америки.
– Я нарушил заповеди Баха'и. Закон и порядок выше личных убеждений. Я вмешивался в действия закона. Может быть, полицейский и был излишне жесток, но это его страна. Я, разумеется, буду молиться за него. Я буду молиться за него и за того человека, которого он избивал, за них обоих. Но я вспылил.
– Вы поступили по-христиански, – сказал Рубен. – У большинства людей не хватает мужества вот так вмешаться. Возможно, наш мир был бы лучше, если бы больше людей следовали вашему примеру.
– Вы христианин?
Рубен попытался сообразить, что ему следует сказать. Правда была самым простым ответом.
– Нет, еврей. Как вы относитесь к евреям?
– О, мы любим все религии. Бог открывал себя многими способами, многим людям. Но вы, евреи, все время выпадаете. Вы отринули Христа, потом Магомета, а теперь и Баха'у'ллу.
Рубен промолчал. Он окинул взглядом убогую комнатку без окон, грязные стены. Здесь было трудно вздохнуть полной грудью. Кто-то повесил образчик арабской каллиграфии высоко над кроватью. Это был единственный новый предмет.
– Похвастаться нечем, не так ли?
Рубен молча кивнул.
– Через пару дней Джин выдраит здесь все до блеска. Она просто чудо. Вот погодите, сами увидите.
Он перегнулся через кровать и пошарил по полу. Когда он выпрямился, в руке у него оказалась коробка. Он положил ее на кровать и вытащил из нее шоколадку «Херши».
– Держи, – сказал он, протягивая ее Локади. Американец с шоколадкой – ребенок из бедной семьи:
старое, простое уравнение.
Локади некоторое время колебалась, потом улыбнулась, взяла шоколадку и затолкала ее в сумку рядом с бутылкой клэрена.
Рубен смущенно прокашлялся:
– Я не могу принести вам что-нибудь? Еды? Лекарств?
Хупер покачал головой, сморщившись, когда натянул шов:
– Нет, спасибо. Друзья присматривают за нами. У нас есть все, что нам нужно.
– Если вдруг вам что-нибудь понадобится или если.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137