Эти объявления были подписаны Абд эль-Каримом Тауфиком, государственным прокурором и начальником египетской религиозной полиции, — тем самым человеком, которого Майкл и Айше слышали по радио в первый день переворота. Приглушенные голоса отражались стенами и терялись в обширном, пустом здании вокзала.
Шеренга мухтасибов на платформе наблюдала за высадкой пассажиров из александрийского поезда. Он не останавливался ни в Танте, ни в Бенхе, как должен был по расписанию, а прибыл сразу в Каир.
Сойдя с поезда, Майкл ощутил страх, явно витающий на станции. Мухтасибы наблюдали за толпой с надменностью, порождаемой уверенностью в безнаказанности. Им было достаточно взглянуть на человека, и тот съеживался, отворачивал глаза и проходил мимо с опущенной головой, замирая от ужаса.
Пассажиры были свидетелями бойни, но никого не волновало, что они свободно выйдут в город. Это казалось опрометчивым, но Майкл, поразмыслив, понял. Это был отнюдь не опрометчивый шаг. В конце концов, в какой суд могли обратиться со своими свидетельствами эти служащие и крестьяне, владельцы магазинов и прачки? Пускай они все расскажут своим родственникам и соседям, своим товарищам по работе и нанимателям, своим клиентам и случайным знакомым. Они будут говорить, не промолчат. И через несколько дней Каир превратится в город страха.
Как и все остальные пассажиры, Майкл шел, опустив голову и устремив взгляд перед собой. Он увидел, как двоих людей вытащили из толпы, когда они уже подходили к выходу с платформы. Поиск виновных продолжался. Майкл знал, что подвергается опасности с того мгновения, как окажется в Каире. Предупреждение эль-Хайдари только подтверждало то, что он знал сам.
Повернув налево у кафетерия, он вышел со станции на площадь Рамзес и почувствовал, как будто на всем ходу врезался в стену. Ему пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Сочетание шума, света и бензиновых выхлопов застало его врасплох. На мгновение он перестал что-либо соображать.
Мимо прошла вереница изъеденных молью верблюдов с темно-красными полосками на боках — их вели на бойню. На дальней стороне площади группа заббалинов в грязных одеждах и соломенных шляпах сопровождала мулов, запряженных в тележки. Наполненные мусором, они направлялись к большому маклабу, свалке в трущобах Матарийи. Всего в нескольких дюймах от них проехал гудящий автобус.
Майкл решил пойти к Айше, но не сразу. Если кто-то дал знать Абу Мусе, его там наверняка поджидают. Шари-эль-Рувайи располагался к востоку от садов Азбакийи, между автобусной станцией и мечетью Эль-Ахмар.
Он пересек площадь и, по-видимому, не без помощи свыше оказался в относительной безопасности Шари-эль-Джумхурийи. Бедность была не единственной неизменной отличительной чертой Каира: интенсивность и безрассудство уличного движения были двумя другими неизменными. По Джумхурийе Майкл направился на юг, оставив за спиной шум пристанционного района. Чего-то здесь не хватало, чего-то обычного и знакомого, но он не мог определить, чего именно. Он шагал, осторожно заглядывая в витрины и зеркала припаркованных машин, — не следит ли за ним кто-нибудь. Никого. По крайней мере, он никого не заметил.
Азбакийя была первым по-настоящему европейским кварталом Каира, ее длинные улицы и нарядные площади строились в девятнадцатом веке, задолго до засилья кока-колы или пуританизма Мусульманского братства. Отель «Шеперд» сгорел в 1952 году, здание Оперы в 1971-м. Европейцы давно ухали отсюда, самые богатые жители переселились на запад, на Золотой Берег или в Замалик, на улицах царила атмосфера запустения и упадка. Неожиданно большое число лавок и контор было заколочено или заперто; на дверях висели маленькие рукописные объявления, извещавшие, что они временно закрыты.
Повсюду были развернуты огромные плакаты. Они были двух типов: убористый текст лозунгов, провозглашающий цели революции, или огромные фотографии исламских мыслителей и мучеников. Майкл узнавал самых выдающихся из их числа: Саид Кутб, фундаменталистский мыслитель, повешенный Насером; Хасан эль-Банна, основатель Мусульманского братства; Абуль аля-Маудуди, пакистанский идеолог; Абд эль-Салам Фарадж, стоявший за группой джихада, ответственной за убийство Садата; Халид эль-Исламбули, убийца.
Непосвященный мог бы удивиться, почему ни на одном плакате нет стихов из Корана. Разве священная книга не объявлена конституцией нового государства? Разве ее не цитируют ежедневно по радио, телевидению и в Революционном совете? Но плакаты рвались, плакаты выцветали, забрызгивались грязью и кое-чем похуже. Божественное Слово должно быть защищено от оскорблений.
На углу Наджиб-эль-Рихани Майкл нашел газетный киоск. Здесь продавалась «Эль-Ахрам», тоньше, чем обычно, с зияющими белыми пустотами там, где поработал цензор. Заголовок передовицы гласил: «Революционный совет объявляет чрезвычайное положение». Ниже был подзаголовок: «Шейхи Эль-Азхара выпустили совместную фатву в поддержку правительства». Ни в одной из статей Майкл не нашел того, чего бы он не знал сам и о чем бы не мог догадываться.
Он повернул налево, на Сур-эль-Азбакийю. Букинистические прилавки работали как обычно, но Майклу понадобилось всего несколько секунд, чтобы увидеть, что почти за каждым прилавком стоят новые люди. Все они носили короткую стрижку и бороду, как предписывала религия. По бокам в небрежных позах стояло по двое мухтасибов. Не было заметно, чтобы кто-нибудь покупал книги.
Майкл медленно шел мимо, разглядывая книги и брошюры. Названия были гнетуще знакомыми — почти все на религиозные темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134