Они спали с проститутками, играли в карты и пили, но не так, как это делают солдаты перед боем или после него, а постоянно, лихорадочно. А офицеры были еще хуже солдат, в том смысле, что они были более порочными. Они не просто напивались пивом или водкой. В основном они прибегали к морфию, кокаину или опиуму. И они не могли перестать убивать. Я думаю, что до такого состояния их довели наркотики. Убийство стало привычкой. Никто их не останавливал и не наказывал. Они сами устанавливали для себя законы. Они убивали кого угодно, им было все равно. До тех пор, пока они не убивали себе подобных, никто не вмешивался.
Он снова остановился, и пальцы одной руки снова начали играть с фишкой. По глазам его казалось, что на него нахлынули воспоминания, не слишком давние для того, чтобы он мог относиться к ним спокойно.
— Как тебе известно, международный экспресс из Сибири в Манчжурию идет через Забайкалье. Меня провезли вдоль железной дороги, чтобы показать, что Семенов в своем регионе держит пути сообщения открытыми. Огромная территория Забайкалья была усыпана «станциями убийств», как называл их Семенов. С поездов снимали людей — евреев, комиссаров, богатых купцов, тех, кого заподозрили в принадлежности к большевикам. Их доставляли на одну из таких станций. Никто из них так и не продолжил свое путешествие. Даже если кто-то начинал розыски пропавших, то получал официальный ответ: «Пропал в пути». К тому же в те дни никто не задавал никаких вопросов.
Он коротко задумался, и снова начал свой рассказ:
— Однажды, — глаза его расширились от нахлынувших воспоминаний, — однажды я увидел на горизонте самую странную, самую страшную вещь, которую когда-либо видел. Это была бесконечная линия стоявших друг за другом поездов. Целые километры, километры и километры вагонов и локомотивов, прижавшихся друг к другу, напоминавших гигантскую змею. Монстра из морских глубин, достаточно длинного, для того чтобы проглотить целый флот.
У первого локомотива кончились топливо и вода, и он примерз к путям. На морозе он буквально врос в пути. Затем подошел второй поезд и пытался столкнуть с места первый, но безуспешно. И тоже примерз к путям. Все это время никто не знал о том, что происходит, и поезда продолжали идти. Один за другим. Мы подъехали ближе. Я помню, что было очень холодно: повсюду был иней, мрачно-белый иней, выкрасивший поезда в белый цвет. Поезда были полны тел, тел пассажиров, которые замерзли насмерть, боясь покинуть свои безопасные купе, не зная, что случилось, ожидая помощи из Москвы. Мне сказали, что в этих поездах замерзли сорок пять тысяч человек. Я не знаю, правда ли это. Но я видел очень много тел. И все они сохранились, прекрасно сохранились. — Он запнулся. — Я... я увидел в одном вагоне красивую женщину в собольей шубе, иней в ее волосах напоминал кружево. Смерть не изменила ее, совсем не изменила. Она была бледной, как лед, и закоченела на морозе, но черты ее все еще были прекрасны. Эта красавица превратилась в куклу, белую, грустную, недоступную, нечто вроде Пьеро в маске. Мне захотелось разбить окно и влезть внутрь, чтобы получше рассмотреть ее. Мне захотелось поцеловать ее просто для того, чтобы ощутить лед на ее губах. Я думал, что могу отогреть ее, я думал, что мое тепло может вернуть ее к жизни. Она была неподвижна, так неподвижна.
Он замолчал, мучимый воспоминаниями. Он словно снова шел вдоль замерзших вагонов транссибирского экспресса, смотря в сгущающихся сумерках на бледные лица, на деревянные вагоны для перевозки скота, забитые трупами.
Кристофер оставил его наедине с его воспоминаниями и поднялся наверх в свою комнату. Скоро надо было трогаться в путь. У него не было выбора. У него никогда не было выбора.
Глава 48
Монголия
Они выехали тем же утром. Чодрон осталась в Сининг-Фу с семьей, которой принадлежала гостиница, где они останавливались: девочка понравилась хозяйке, и когда она услышала ее историю, то захотела взять ее. Девочка же была вне себя от радости: сам факт, что она будет жить в Сининг-Фу, первом городе, который она когда-либо видела, плюс то, что она будет наслаждаться роскошной жизнью в доме, а не в палатке, на какое-то время компенсировали все понесенные ею утраты. Она с готовностью согласилась остаться, и ни Чиндамани, ни Кристофер не придумали бы для нее ничего лучшего.
Правда, Чиндамани с трудом рассталась с девочкой. Если не считать старой Сонам, у нее никогда не был подруг, а к тому же одиночество Чодрон остро напомнило ей о ее собственном одиночестве, когда она была ребенком. Возможно, что законы, требующие, чтобы ребенка в раннем возрасте забрали от родителей только для того, чтобы он стал воплощением божества, живущего бесконечно, были по-своему такими же жестокими, как и то насилие, которое сделало Чодрон сиротой.
Машина оказалась маленьким, но мощным «фиатом», который Уинтерпоул купил за весьма приличную сумму у Дао Тай. Она была модифицирована для использования в пустыне, и Дао Тай периодически выезжал на ней ненадолго, чтобы поохотиться в Гоби. Канистр с бензином было достаточно, чтобы добраться до Сибири и вернуться обратно; Уинтерпоул также подготовил запасы еды, воды и палатки. Уинтерпоул должен был вести машину, а Кристоферу предстояло выполнять роль штурмана при помощи карт, любезно предоставленных британским посольством в Пекине.
Они обогнули с востока горы Нань-Шан, двигаясь на север от Сининг-Фу, а потом немного повернув на восток. Днем они пересекли Великую Стену. Стена здесь была скорее символической и представляла собой низкие грязные бастионы, разрушенные и разрушаемые человеком и временем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139