– Он прерывисто вздохнул, сжимая горячими пальцами мое запястье. – Но пойдем. Дай покажу тебе. Я ждал так долго.
Я позволил отвести себя в комнатку с книгами – мимо столов с кипящими колбами, мимо конторки с аккуратно разложенными гусиными перьями и бумагами – к задрапированной нише, обрамленной мраморной аркой. Он поднял руку, и занавески исчезли, открыв каменную стену. Акан шевельнул пальцами, и плиты тихо разошлись – одна ушла в потолок, другая – вниз, под пол. Внутренняя поверхность ниши, мягко подсвеченной сзади и сверху, сияла тем же небесно-голубым цветом, что и потолок, – божественной голубизной. На возвышении в центре ниши лежал бочонок размером с небольшой саквояж, искусно украшенный позолоченной резьбой и инкрустированный священными камнями-оберегами: аметистами и рубинами, топазами и изумрудами.
– Я многое потерял, – пробормотал Акан. – Сотню жен, столько же любовниц, много друзей. Радость, добродетель, терпение. Иногда даже надежду. Но это со мной всегда.
Он легко прикоснулся к бочонку, поглаживая его.
– Здесь единственная жизнь, которую я всегда хотел воссоздать, Хэн. И эта жизнь изменит все.
От открыл крышку.
Я полагал, что готов к худшему. Но мне и в голову не могло прийти такое.
Внутри этой емкости, прижав колени к груди, как это было принято у древних, лежало обнаженное мумифицированное тело женщины. Кожа напоминала тонкую бумагу, через которую просвечивали полосы мышц, а в некоторых местах и кости. Округлости плоти давно усохли, груди сморщились, бедра стали плоскими. Длинные жгуты волос, когда-то темные, потускнели, стали пепельными и легкими, словно пыль, что могла разлететься от дыхания. Но лицо… ах, лицо сохранилось прекрасно. Высокие скулы, покойно закрытые глаза, губы, своими совершенными очертаниями отрицающие печать смерти. Кожа шелушилась, ресницы и брови исчезли, даже уши отвалились. Но все искусство творца было обращено на сохранение формы лица. Ошибиться я не мог.
Нефар!
Я почувствовал, как пальцы Акана впиваются в мое плечо, но все это казалось отдаленным, лишенным реальных ощущений, словно моя плоть состояла из дерева, а его пальцы – из камня. Голос Акана, однако, прозвучал сверхъестественно отчетливо, дыхание его, как ветерок пустыни, овеяло мою щеку, зашевелив тонкие волоски в моей бороде. Его страсть казалась живым существом, обладающим собственным сердцем, и жаркое дыхание этого существа проникало мне под кожу.
– Теперь ты видишь? – спросил он. – Ты понимаешь, на что мы способны? Нас снова будет трое, восстановленный триумвират. Судьба вернулась на правильный путь, и теперь возможно все – абсолютно все! Мы снова соединимся, все трое, как и предполагалось с самого начала!
Я не мог оторвать глаз от хрупких, изящных черт ее лица. Я представил себе, как дыхание наполняло ее легкие, как матово блестела кожа, как растягивались и сокращались мышцы при движении, как разгибались стройные конечности. Глаза снова блестели, губы смеялись, пальцы тянулись к моим. Кончились столетия бессмысленных скитаний, годы пустых желаний уходили в прошлое. Одиночество больше не страшило меня, вечная жизнь обещала многое.
Я тихо сказал:
– Черная магия запрещена потому, что она не действует. В ней всегда скрыт изъян. Разве в Амарне ты этого не узнал, Акан?
– Амарна погибла из-за нашей самоуверенности и недостатка образования, – упорствовал он. – Наше время пришло сейчас, Хэн. Теперь мы не должны потерпеть неудачу.
– Ты привел меня сюда, – сказал я, – ради этого.
Во мне разверзлась бездна печали и быстро заполнилась горечью предательства и разочарованием оттого, что я все потерял.
Я ненавидел Акана за его больные, глупые идеи, за то, что он разрушил надежду на восстановление старой дружбы. Но он был не большим глупцом, чем я, веря, что можно возродить то невинное счастье, которое мы познали в Египте. И возможно, испытываемая мной ненависть была на самом деле обращена на меня самого. Я потерял их обоих – друга Акана и незапятнанную память о прекрасной Нефар. Я потерял и прошлое, и будущее.
Он сказал:
– Я привел тебя сюда, чтобы вместе пережить этот момент. Ибо пришло время, Хэн. Пришло время, когда мы сможем наконец воссоединиться.
Я протянул руку и легко прикоснулся к тонким прядям волос Нефар. Они были мертвыми, как иссеченная кора.
Я выговорил:
– Нет.
В порыве ярости и отчаяния я быстрым движением выхватил отвратительную оболочку, которая когда-то носила имя «Нефар», эту легкую, как бумага, скорлупу, начавшую рассыпаться от моего прикосновения, и бросился к двери. Акан с криком «нет!» кинулся ко мне, но я выбросил вперед руку с силой десятерых мужчин, и он отлетел назад к нише.
Он был застигнут врасплох лишь на миг, а потом устремился за мной.
– Хэн, ты не понимаешь! Послушай!
Я дотянулся до рычага и с силой его повернул. Створки огненной ямы разверзлись, выпуская языки адского пламени.
Я услышал крик Акана:
– Хэн!
Но не остановился. Я швырнул в яму мумифицированные останки моей прекрасной Нефар, и они исчезли, не успев коснуться огня.
Кажется, я чувствовал, как Акан дергает меня за рукав, но упорно продолжал вырываться. Выскочив наконец из комнаты, а потом из дома, я нырнул в туман Венеции.
И ни разу не оглянулся.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Акан долго стоял у окна спальни, выглядывая наружу, но ничего не видя. Из-за спины донесся ласковый женский голос:
– Ты дал ему уйти.
– Да.
Его голос прозвучал холодно.
– Верни его.
– Нет.
– Он нам нужен.
– Он нам не нужен. Он не уважает наше ремесло. – Акан повернулся с застывшим выражением лица; в глазах его читался гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78