Да, да, присмотритесь, и вы заметите – на горизонте времен то и дело мелькает моя тень. Я совершал ошибки. Я сеял зло. Я творил добро. Но скажу вам вот что: что бы я ни делал и какими бы средствами ни пользовался, я всегда усердно старался выполнять обет, который однажды так безрассудно нарушил, – жить по законам облеченных могуществом людей. Я трудился для сохранения равновесия даже ценой человеческих боли и страха. Я поклялся себе, что никогда более не совершу эту ошибку и не позволю чувствам возобладать над разумом.
Я заводил жен и любовниц, видел, как они умирают, и по-своему – мелочно и суетно, как это принято у смертных, – любил их всех. Мое семя ни разу не оплодотворило лона обыкновенной женщины, и я в конце концов понял, что так будет всегда, и даже обрадовался собственному бесплодию. Увидеть своего ребенка, плоть от плоти, полюбить его, связать с ним свои надежды, а потом наблюдать, как он умирает – и не однажды, а снова и снова, – такого наказания, верно, не заслуживал даже я.
Бывали времена, когда я думал, что сойду с ума от одиночества. Прожить сто лет… ах, это кое-что. Но жить двести, триста, а потом и тысячу лет и за все это время не найти никого, кому можно сказать: «Да, я помню, когда мы играли вместе…» или «Вот, в молодости…». Это одиночество ни с чем не сравнимо.
На протяжении столетий я накопил много богатства. Я научился притворяться старым и умирающим, а затем возвращаться в качестве собственного наследника с притязаниями на свое добро. По всему свету стояли дома, наполненные дорогими мне сокровищами, и время от времени я наслаждался ими, а потом они мне надоедали. Не с кем было ими поделиться, никто не мог оценить все те чудеса, что я видел и совершил, никого не занимали воспоминания, связанные с каждой безделушкой. Ни одно произведение искусства не вдохновляло меня, ни один драгоценный камень не сиял.
Однажды в Риме мне показалось, что я мельком увидел человека, напоминающего Акана, – он там подстрекал к ереси в одной религиозной секте. В течение нескольких лет я как одержимый пытался его разыскать, но либо мне не хватало умения, либо он не хотел, чтобы его нашли. А потом в Константинополе я услыхал о человеке, который мог оказаться им, и пересек континенты в поисках его, но в конечном итоге ошибся. И тогда я оставил это бесплодное занятие на несколько столетий. Даже убедил себя в том, что не скучаю по нему, что отлично обойдусь без себе подобных, что вполне доволен одиночеством и с удовольствием разыгрываю придуманные роли. Но я его не забыл.
В следующий раз я услышал об Акане в четырнадцатом веке, тогда он был французом и открыто практиковал алхимию. Тогда же он приобрел репутацию известного филантропа, и его имя вспоминают до сих пор. Вы можете спросить, почему я не пошел к нему тогда? Почему не разыскал его, страдая от преследовавшего меня ужасного одиночества? Что же, объяснение простое и вполне мирское: несмотря на все магические способности, я всего лишь человек и потому не знал, он это или нет.
Только много лет спустя, когда появились слухи о великом бессмертном алхимике, которого видели в разных частях света спустя десятки, даже сотни лет после того, как он скончался во Франции, начал я догадываться. Но – слишком поздно, ибо он вновь исчез.
В Италии шестнадцатого века искусство алхимии прославляли и одновременно опасались его. В период, известный как средние века, «старую магию» запретили, ее адептов преследовали и уничтожали, пока не осталась лишь горстка тех, кто знал ее секреты, и еще меньше тех, кто помнил ее истины. Но в Италии наступило великое Возрождение – время восстановления забытых наук и утерянного опыта, вновь возникла тяга к прекрасному и мистическому. И тогда, в роскошном и сомнительном средоточии творчества и распада, коим являлась Венеция, я вновь встретил Акана.
Но как же я в конце концов отыскал его – спросите вы? Этот дурень написал книгу.
Время не слишком изменило его, моего Акана. Он по-прежнему стремился всех просвещать. По-прежнему верил в силу Истины. Все так же пытался реконструировать потерянное… и все так же делал это, невзирая на законы здравого смысла.
Честно говоря, я не читал его произведение. В то время я дал волю своей новой страсти к строительству, проектированию великолепных дворцов и возносящихся ввысь соборов. В этом деле присутствует постоянное стремление создать нечто совершенное из несовершенной материи, желание прикоснуться грубым и материальным к божественному – пусть на миг. Воплощение идеи, проекта в физическом мире камня, строительного раствора и стекла представлялось мне тогда, как и теперь, истинной алхимией.
Я как одержимый занимался своими зданиями и почти забросил магию. Но в оккультных кругах ходили слухи о прекрасном сочинении, о великом даре миру – «Книге без слов», как ее называл автор, чьи зашифрованные рисунки предположительно содержали в себе формулу создания философского камня. Ах, снова этот камень! Только дилетанты воспринимают его буквально. И только Акан мог додуматься использовать его в качестве символа для некоей гораздо более разумной магии.
Я боролся с собой почти целый год. Я погружался в работу, стараясь забыть, что когда-то слышал об эксцентричном маге, который, по утверждению знатоков, являлся последним из великих практикующих магов древности, алхимиком, открывшим секреты вечной жизни и уединившимся в Италии ради творчества.
Я опасался, что он не захочет со мной встретиться, потому что все еще ненавидит меня. Я боялся, что после долгих, холодных и пустых лет поисков я наконец найду своего брата, а он повернется ко мне спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78