Все, что противостоит природе, не в состоянии создать ничего, кроме хаоса.
Акан хрипло произнес:
– Ты ошибаешься. Наша цель – управлять природой, делая невозможное возможным.
– Наша цель, – откликнулся Дарий, – поддерживать равновесие.
Что-то во мне зашевелилось – чувство непонятной досады, что-то важное, но неопределенное – то, что мне следовало понять в тот миг, когда Дарий заговорил. Но, однако, я упустил мысль. «Наша цель – поддерживать равновесие…»
Нефар тихонько спросила:
– Ты жив. Как такое возможно?
Он подошел к ней.
– Это скучная история. Я расскажу тебе поинтересней. Историю об одном великом маге, прожившем сотню с лишим жизней. Он жил так долго, что устал жить. У него были женщины, одна за другой, и много детей, большинство из которых умерли. Но случилось так, что в течение пары десятков лет у него родились трое отпрысков от разных матерей, и этот маг, этот великий чародей, способный сделать все, что угодно, но только не умереть, увидел в каждом из детей обещание чего-то необычного. И жизнь неожиданно перестала казаться ему такой длинной, а дни такими однообразными. Законы равновесия требовали, чтобы он взял только двоих для обучения премудростям магии и последующего испытания. Но он не мог решить, какого ребенка оставить. Поэтому привел всех троих в обитель Ра.
«Это против природы». Эти слова звучали у меня в голове, тревога моя росла. Сердце, непонятно почему, учащенно и тяжело билось в груди.
Дарий взял лицо Нефар в ладони и нежно на нее посмотрел. Она не отрывала от него широко распахнутых изумленных глаз, слегка раскрыв губы. В этот момент, вырванные из времени, они были похожи на любовников. Он тихо произнес:
– Ты была моим любимым ребенком, Нефар.
«Это ведь Нефар, верно? Она была катализатором…»
Я вскрикнул:
– Нет!
Я бросился к нему, но слишком поздно. Какой-то один миг она стояла и вопросительно смотрела на него, живая, с бьющимся сердцем и вздымающейся грудью. Одно незаметное движение кисти – и все ее шейные позвонки рассыпались в его ладони. Он нежно наклонил ее голову к плечу, и она сползла на пол, как кукла с перерезанными ниточками.
Нефар не прошла сквозь огонь, и это знал только Дарий. Убить ее не составляло труда.
Я слышал крик ужаса, сорвавшийся с губ Акана, но он показался мне смутным и отдаленным – столь же тихим и незаметным, как мяуканье кошки, по сравнению с громоподобным ревом ярости, родившимся в моей в груди, поднявшимся по гортани и едва не разорвавшим мне рот. Этот вопль промчался по комнате, как обезумевшее живое существо, колотясь о балки и стены, – моя боль, моя ярость, моя вина.
Ибо это я привел его сюда. Мне следовало догадаться о его намерении – он дал мне все шансы понять его, – а я привел его сюда. Я привел Смерть.
Я помню, как он посмотрел на меня и сказал тихо, но отчетливо:
– Это был единственный выход, Хэн.
И он даже не попытался защититься, когда я бросился на него в порыве слепой ярости и боли, когда разорвал ему горло, сокрушил ребра, разодрал плоть и вырвал из груди сердце. Только другой маг способен убить бессмертного. Он сам сказал мне об этом.
Я понял все слишком поздно. Сотворив эту магию, призвав ее темные силы, мы совершили преступление против природы и законов, по которым жили нам подобные. Дарий вовсе не собирался помогать нам, его единственной целью было помешать нам создать ее повторно. Он мог бы попытаться убить меня или Акана, но Нефар являлась средоточием нашего могущества. Без нее мы стали… обыкновенными.
И наша магия не имела силы.
Акан бросился на пол подле безжизненного, искалеченного тела Нефар. Его лицо начинало исцеляться, постепенно черты, украденные нами у мертвого фараона, исчезали, и восстанавливались его собственные. Он этого не замечал. Его лицо исказила боль, когда он взял Нефар на руки.
Оступившись, я сделал несколько шагов назад, скользя по крови моего родителя, и уставился на его изуродованный труп. Он научил меня единственной истине, которую я запомню навсегда. Он заранее знал, что никогда не покинет дворец. Чтобы восстановить равновесие, он пожертвовал собой. А я стал его инструментом.
Акан изливал горе в воплях, уходящих ввысь, и прижимал к себе безжизненное тело Нефар. А я, убивший возлюбленную и отца, не мог рыдать. Стоя на коленях в луже крови, я застыл с остановившимся взглядом, а вокруг догорал день, и ночь обволакивала мою душу своим покрывалом.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВЕК ОТКРЫТИЙ
Венеция
1586 год
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Итак, триада была нарушена, магия уничтожена. Как и великое чудо, создавшее Амарну, город, к великолепию которого никогда более не подошла человеческая цивилизация. Искусство и наука опустились до ординарного уровня, великие преобразования в обществе и религии исчезли из людской памяти, и секреты, способные изменить мир, навсегда остались лежать под обломками повергнутых богов.
Обратимся теперь к стремительно пролетающим годам. Поднимаются и гибнут цивилизации, подобно океанским волнам – сегодня могущественные, в пене белых барашков, завтра поглощенные бездонными неподвижными водами времени. Приходят и уходят пророки, и даже пирамиды погружаются в пески давно позабытых бурь. Воины в металлических доспехах скачут вперед, чтобы завоевывать и притязать, и возвращаются домой с сокровищами из экзотических стран. Народы терпят бедствия и гибнут. Поднимаются соборы. Горят библиотеки. Длятся и завершаются войны, вспыхивают и гаснут эпидемии, технологии то развиваются, то движутся вспять. И подобно слабой искре, которую укрывают от ветра, вспыхивает, занимается и продолжает гореть надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78