Жана я увидел сразу. Он стоял среди «жучков» и что-то взволнованно обсуждал… Одновременно он все время озирался, кого-то высматривая, скорее всего меня. Я постарался быть не на виду, но он меня заметил. Подленькая улыбочка заиграла на его лице, он кивнул головой, не то давая мне понять, что я замечен, не то констатируя сам факт моего появления.
Поняв, что обнаружен, я сел на трибуну. Бежать не было смысла. В это время ударил колокол — заезд начался. Я следил глазами за Жаном, и у меня от ненависти тряслись руки. «Сволочь, — думал я, — не выйдет у тебя, гад, ничего». В это мгновение будто что-то меня толкнуло: а ведь от него можно избавиться. Мысль эта пришла как бы со стороны, родилась вне моего сознания. Я сосредоточил взгляд на Жане и стал про себя повторять: «Беги на поле, беги на поле…» Сначала, я чувствовал, ничего не получалось, но потом оболочка мозга как бы растворилась, и раскаленный импульс ударил по чужому сознанию. Я сразу заметил по поведению Жана, что задуманное начинает получаться. Он отошел от группы «жучков» и начал растерянно вертеть головой. Несколько раз он взглянул на меня. Неожиданно он стал похож на затравленного, попавшего в капкан зверька. Его тщедушное тело ходило ходуном, голова на тонкой шее вращалась, как у кукольного паяца.
Медленно двинулся он к ограждению, отделяющему трибуны от бегового поля. Подошел к нему вплотную. И застыл. Видимо, его сознание сделало последнюю попытку справиться с чужой волей. Неожиданно он легко перепрыгнул через ограждение и побежал по полю.
— Куда, куда! — закричали кругом. — Держи его!
Лошади как раз сделали круг. Жан бросился прямо под копыта лидера. Конь отшвырнул его передними ногами под ноги идущего следом. Я прекрасно видел, как подковы лошади, а потом колеса коляски прошлись по нему. При этом коляска накренилась, и жокей вылетел на землю. Общий вопль ужаса пронесся над ипподромом. Жокей мгновенно вскочил и побежал в сторону, а следом идущие лошади, не в силах сразу остановиться, налетали друг на друга, расшибались и падали.
Все кругом бесновались. Рядом со мной, помню, визжала какая-то женщина. В лице у нее не было ничего человеческого. Я сидел оцепенев. Не было сил подняться. В эту минуту я чувствовал невероятную мощь коллективной психической энергии. Энергии зла! Направь ее, и она все сметет на своем пути. И выпустил ее я! Волны кровожадного восторга бушевали вокруг. Кровавое зрелище донельзя возбудило толпу, выплеснуло первобытное исступление, дремавшее в глубине подсознания. Как часто приходится видеть жадное любопытство при виде чужой крови!
Между тем лошадей растащили. На поле выбежали люди с носилками. Подхватили труп Жана, вернее, кровавое месиво. Толпа ринулась смотреть на это зрелище.
Ну вот, думал я, своего добился, избавился от этого скота. Но ни радости, ни удовлетворения я не ощущал. Медленно поплелся домой. Перед глазами стояла голова Жана на цыплячьей шее, беспрерывно вращавшаяся из стороны в сторону.
До меня дошло, какой невероятной силой я обладаю. И одновременно я понял, что использование этой силы кому-нибудь во вред, может, и с благими намерениями, превращает ее носителя в монстра. Может быть, то странное существо, которое я встретил в первые дня моего озарения на кладбище, и стало порождением бездумного использования подобного могущества. В тот день я дал себе слово никогда не использовать силу, данную мне, во вред кому-нибудь, даже если мне будет угрожать смерть.
Гера скоро выписался из больницы. О смерти Жана он узнал стороной, я ему ничего не рассказал. Как-то раз он пригласил меня на ипподром. «Бояться нечего, — весело сообщил он, — этот дурак, оказывается, бросился под лошадь».
«Я видел».
«Ты был там, — удивленно спросил он, — а почему не рассказал? Неужели он действительно выбежал на поле, с ума, что ли, сошел?»
Внезапно его осенило. Он пристально посмотрел на меня: «Не ты ли…» Он не договорил и слегка побледнел.
Ничего я ему не ответил, но с этой минуты он стал сторониться меня, однако на ипподром продолжал ходить, хотя, кажется, без особого успеха.
Все эти события настолько выбили меня из привычной колеи, что я начал подумывать о самоубийстве. Глупо, конечно, но мысли эти посещали меня все чаще, и тогда я решил уехать.
Надо сказать, что еще в то время, когда я учился в ремеслухе, мать часто говорила, что неплохо бы мне вступить в партию. Я относился к этому скептически. Не то чтобы чувствовал неприязнь к коммунистам, напротив, никакой другой идеологии я себе даже не представлял, но понимал, что подобный поступок может иметь далеко идущие последствия. Проще говоря, я не хотел себя связывать.
Однако мать настояла, и через полгода работы я подал заявление. Приняли меня без проволочек, поскольку происхождение мое с марксистской точки зрения было безупречно. Честно говоря, от того, что стал членом КПСС, большого восторга я не испытал. Как раз в этот момент я начал посещать ипподром, красивая жизнь полностью захватила мое юношеское сознание, но мать была довольна.
«Наконец-то ты стал человеком», — удовлетворенно констатировала она. И когда я возразил, что от наличия партбилета мне ни жарко ни холодно, она сказала: «Держись, сынок, партии, не пропадешь. И учиться тебе нужно». Эти ее слова я вообще пропустил мимо ушей, поскольку нынешнее положение меня очень устраивало. И вот когда после всех этих беговых страстей я ходил как в воду опущенный, подходит ко мне как-то парторг.
«Слушай, Володя, — говорит он, — а не хочешь ли ты учиться на милиционера?»
Я вытаращил на него глаза.
«А что, — продолжает он, — парнишка ты неглупый, у тебя, я думаю, получится».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110