Его голова и плечи задергались в такт музыке, он лихо заломил свою ковбойскую шляпу и начал пританцовывать, кружась по комнате. Танцуя, он держал в руке пульт дистанционного управления и вновь и вновь нажимал кнопку, чтобы повторить песню.Когда песня отзвучала в третий раз, Малик был весь в поту и еле переводил дух. Он плюхнулся на упругую тахту и бросил шляпу в кресло напротив. Его взгляд упал на три нейлоновых мешка, что он поставил возле двери, затем на крупные заголовки газет, разбросанных по кофейному столику. По его лицу медленно расползлась улыбка.«Трупосоставитель», — произнес он вслух. Неплохо сказано. Он взял одну из газет и посмотрел на помещенную на первой полосе фотографию агента ФБР Джека Мэттьюза, стоящего перед доброй дюжиной микрофонов. Ты еще ничего не видел, агент Мэттьюз. Вот завтра будет настоящее шоу. Великолепный образец исполнительского мастерства. Его мысли вернулись к событиям трехдневной давности, к одной из его маленьких сучек, как он мысленно их называл. Была она третья или четвертая по счету. Да, четвертая. С узким маленьким задиком и большими тугими грудями. Первые три выполнили Кое-какие из его причуд. Признали его полную власть над ними. А как они хныкали и канючили. Одна даже детским голосом звала мамочку и папочку. Но не четвертая. Эта сучка зазнайка плюнула на него. Подумать только, плюнула на него. Она так и осталась несломленной до самого конца; а он нарочно старался продлить ее конец, чтобы дать наглядный урок той, что была еще жива: эта безропотно выполняла все его прихоти. Куда приятнее, когда одна из них наблюдает, что делают с другой. В глазах — дикий ужас, ведь она знает, что будет следующей. Каждый вопль той, которую он обрабатывает, многократным эхом отзывается в душе другой. Это было нововведение, которое безгранично усиливало наслаждение.Но больше он не может позволить себе такой роскоши. Оставлять одну живой, пока подыскиваешь другую, — слишком опасно. Последняя чуть не удрала. Дозировка оказалась слишком маленькой. Если бы он не забыл что-то в доме и не вернулся через двадцать минут после отъезда, она бы развязала веревки и удрала.Закурив сигарету, он замурлыкал другую мелодию. Его мысли унеслись далеко в прошлое. В маленький городок, в тридцати километрах севернее Москвы, где все это началось, достаточно просто. В свои одиннадцать лет он был очень наблюдательным. Старался как можно быстрее сделать уроки и ждал, пока мать уйдет в ночную смену на свой тракторный завод, заперев его в комнате. Время приходилось рассчитывать очень точно. Самое начало сумерек. Местные жители еще не задернули шторы. Больше всего он любил зимние месяцы с их ранними вечерами.Он бродил по задворкам одноэтажных домишек по соседству, пока не замечал освещенное окно и не подкрадывался к нему, чтобы понаблюдать за теми, кто внутри. Вначале его волновали даже простейшие веши. Он смотрел, как горько плачет старуха, сидя при свете свечи за кухонным столом, и поедает свой жидкий картофельный суп с черным хлебом. Глядя, как ужинает целая семья, он пытался угадать, о чем они говорят, почему смеются. По временам он как бы со стороны чувствовал тепло материнских объятий, заботливость, с которой его мать подтыкала одеяло и простыни, прежде чем погасить свет. Он раздумывал над тем, как хорошо было бы иметь отца, даже такого, который шлепал бы его, как их дальний сосед — своих детей. Но и его мать не скупилась на наказания. Стоило ему ослушаться, как она хваталась за старый кожаный ремень.В конце концов у него даже выработался определенный маршрут. К такому-то дому он подходил в такое-то время, не позже и не раньше. От увиденного захватывало дух, многое буквально зачаровывало, и он рисковал обморозиться в суровые русские зимы. Сидя за туалетным столиком, женщина каждый вечер расчесывала свои длинные роскошные волосы; на ней был полураспахнутый ночной халат, и это позволяло видеть большие груди. Девочка лет четырнадцати купалась вместе со своим отцом, они ласкали друг друга. Здоровенный, с крепкими мускулами мужчина колотил жену, когда занимался с ней сексом. Иногда кусал ее. Когда он засыпал, женщина подходила к окну и подолгу смотрела в ночной мрак.Когда ему исполнилось четырнадцать, наблюдение перестало его удовлетворять. Глубоко в душе он чувствовал какое-то непонятное томление. Однажды жарким летним вечером в густой роще на берегу реки, протекающей в окрестностях города, он встретил ту самую девочку, которая купалась вместе с отцом. Она была одна, он подошел к ней и стал ласкать, так же, как ее отец. Она дала ему пощечину. Он ответил еще более сильной пощечиной, и она заплакала. Он раздел ее; она не сопротивлялась и выполнила все его желания. Он и сам не знал, почему ее задушил и почему три дня кряду возвращался туда, где спрятал ее тело, и подолгу сидел там. И его удивило, как мало говорили об исчезновении девочки. Через шесть месяцев ее останки обнаружил какой-то мужчина, гулявший с собакой. Но и тогда не возникло почти никаких разговоров. В «пролетарском раю», каким был СССР, подобные преступления просто не могли происходить, и, следовательно, о них никогда не писали в полностью контролируемой властями прессе. Местные отделения милиции не сообщались между собой, и только те, кто жил в городке, слышали об убийстве, но говорили о нем шепотом.В пятнадцать лет ему подарили на день рождения подержанный велосипед, и это сразу раздвинуло границы его возможностей. Теперь по вечерам он ездил в ближайшие городки и деревни, где выбирал своих жертв, а затем преследовал их. Он изнасиловал и убил еще двух девочек, прежде чем его превосходные школьные отметки обратили на себя внимание местного сотрудника КГБ, который отправил его в спецшколу своего ведомства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96