— Скажите, через год я уступлю ей место директора Цеха…Он повернулся: — На это она не согласиться…— А чего хочет эта сука?! — заорал издалека Ковбой-Трофим. — Чтоб меня упрятали за решетку?! В маленькое замкнутое пространство?!— Ннет! Не думаю… Ей хватит вашего публичного позора…
Конфернц-зал Цеха был детищем Ковбой-Трофима, на которое он в свое время не пожалел ни денег, ни сил… Круто спускающийся к функциональной сцене высоченный амфитеатр на тысячу мест, с модерновыми креслами дорогого дерева из кожи со встроенными в подлокотники пюпитрами и наушниками для синхронного перевода, огромными окнами из поляроидного стекла, затемняющимися легко и быстро, дигитальной аудиотехникой, компьютерными проекторами, совершенно потрясающим бестеневым освещением, будто зал увешан операционными лампами, стенами, облицованными панелями из дерева ценных пород с большими портретами выдающихся хирургов, писанных маслом неизвестным художником, скорее всего с фотографий, в строгих широких и черных деревянных рамах, подчеркивающих их заслуги и подвешенных на одинаково длинных шнурах…, массивным длинным столом президиума на сцене, похожим на гигантский старинный сундук, набитый сокровищами, и концертным роялем в углу с приподнятой коричневой крышкой в тон стенам, паркету и коврам в проходах…Все это великолепие странным образом оживало с появлением в зале Ковбой-Трофима, который и в этот раз демонстративно скромно уселся за маленький столик на сцене с переносной лампой и неизменным стаканом крепкого чая с грузинским коньяком, согласно институтской легенде, в серебрянном подстаканнике.Когда конференция заканчивалась и врачи, готовясь поскорее выбраться из зала, стали подниматься, хлопая сиденьями кресел, и громко переговариваться, уже не обращая внимание на сцену, Лопухина встала и двинулась вперед к трибуне с микрофонами. Она не помнила, как шла по проходу почти из середины зала, встречая недоуменные взгляды, как увидала очень близко враз посеревшее под зимним загаром лицо Ковбой-Трофима, говорившего что-то, и попыталась улыбнуться неведомо кому, и не смогла, как остановилась возле трибуны, сбоку, забыв о микрофонах, и глядя в зал, и по-прежнему не видя лиц, произнесла негромко, будто себе самой:— Я хочу сказать вам всем несколько слов…Шум еще продолжался, но постепенно какая-то странная напряженность овладела всеми и зал быстро затих… Он даже не затих…, он будто вымер…Она стояла, как казалось ей, очень неловко и беспомощно оглядывалась по сторонами, нервически переступая ногами, не находя места рукам, и одергивала пиджак, поравляла волосы, думая к месту или нет, что иногда, чтоб услышали надо промолчать, и несколько раз открывала рот в попытке начать, с ужасом понимая, что забыла подготовленный текст, кроме одной, как казалось ей теперь, совершенно дурацкой фразы откуда-то из середины: «…Самый важный плод человеческих усилий его собственная личность… Надо перестать бояться и заискивать…», и еще одной, из Вавиловых интернетовских прибауток: «Ссорится с Ковбой-Трофимом, все равно, что ожидать жалоб на качество парашютов», и увидела, как по проходу к сцене движется Волошин и рядом Фрэт, будто привязанный к ноге…, и сказала наконец:— Похоже я заплатила за собственные ошибки… сполна, коллеги, а может больше… — Она увидела, что Волошин присел осторожно в кресло, почти у самой сцены, забывая опереться о спинку, а рядом, в проходе, аккуратно уложив зад на толстый ковер, устроился бигль, и оба уставились на нее, тревожно и с надеждой, в ожидании обещанных действий, и тогда она шагнула вперед, к краю сцены, и голосом, которым делала научные доклады, четко и внятно произнесла, удивляясь появившейся из ниоткуда свободе и легкости:— …Потому хочу просить задержаться на несколько минут.. И вас…, — она обернулась к Ковбой-Трофиму……Когда она кончила и посмотрела на Волошина, что почти победно улыбался, поглаживая загривок Фрэта, прошло не более пяти минут, в которые она умудрилась втиснуть, будто это библейские тексты, не столько обличения двойного менеджмента Ковбой-Трофима, сколько новые правила и поведенческую стратегию в науке, хирургической трансплантологии и бизнесе, способных обеспечить достижение совсем других целей, сулящих признание и благополучие сотрудникам…, не учреждению под названием Цех, которое и без того давно уже было самодостаточным…, и, вслушиваясь в звенящую тишину размышляющего конференц-зала, забитого под завязку институтским людом, очень умным, квалифицированным, ушлым и небедным из-за постоянно подносимых родственниками гонораров в конвертах, тоже полулегальных…, поняла вдруг, что дорога, на которую звала, совсем не так легка и понятна, как казалась из подвала Вивария, где лежала брошенная всеми после бандитской нефрэктомии…, и еще Ковбой-Трофим за спиной, не проронивший ни слова до сих пор…Она оглянулась и напряглась в ожидании атаки, которой не последовало… Ковбой-Трофим одиноко сидел за маленьким столиком с переносной лампой, беспроводным микрофоном и стаканом густого темно-оранжевого чая в подстаканнике, и держал паузу…, так мастерски, даже виртуозно, будто до прихода в Цех много лет прослужил во МХАТЕ, прекрасно понимая, что каждая лишняя секунда тишины работает на него…, на его сценический образ…, и прошлый, и создаваемый здесь и сейчас, прямо на глазах ошалевшей институтской публики…, и наслаждался молчанием…А когда понял, что надо встать и что-то сказать, было поздно, потому как зал, похоже, принял решение, без дополнительных переговоров и консультаций, молча и быстро, тревожась лишь предстоящим и почти соглашаясь с ним…— Елена Александровна хороший хирург и организатор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83