— спросила вдруг Лопухина.— Обхожусь, — уныло сказала Слава. — Beat the dummy — дрочу иногда.— Фуу…, как грубо… А могла бы с Фрэтом?— Хотите посмотреть? Могла б, наверно…, если глаза закрыть и руку ему на голову положить… Он ведь…Слава притормозила, умеряя фантазии, перевела дыхание, снова пьянея, и, сунув кончик языка в ухо Лопухиной, и давая понять подошедшему официанту, что ему здесь не светит, проокала:— Вы говорили: «Потом на дочу поедем»… Поехоли, Ленсонна… Золоскою… И снутри тоже… Поспешим… Свербит ужо… До мошины б добраться…
Через несколько дней Лопухина поинтересовалась, ощущает ли Фрэт в себе проявления жизнедеятельности эмбриона?— Ты хочешь знать, не помолодел ли я? Вряд ли… Мне всего три года… — А либидо? — нервно перебила Лопухина.— У нас, не как у людей… и вместо кавернозных тел в пенисе длинная трехлопастная косточка, у медведей — такая же, которой я управляю по желанию, как ты, к примеру, руками или нижней челюстью… А желание живет во мне всегда…, неудовлетворенное, как, впрочем, и в тебе… Но ты свое реализуешь иногда, мастурбируя под утренним душем…— Зачем ты говоришь это? Сам ведь тоже вылизываешь собственные гениталии… или ревнуешь к Станиславе…, а может, хочешь предложить свои услуги в сексе?— Я люблю тебя, Хеленочка, с каждым днем сильнее… Еще недавно знал про любовь не больше, чем про невесомость… Возможно, это чувство жило во мне, но теперь оно стало таким сильным, что невмоготу…— А Славка?— А Слава…, she's my gussie mollie — подружка-бигль, которую хочу, но которую на случку почему-то не приводят служители Вивария…— А что, разве она сама не может прийти?— Ты серьезно?— Я бы посмотрела…
— Послушай, Фрэт! — сказала Лопухина спустя месяц, садясь в очередной раз перед биглем, чуть раздвинув колени, нервничая и стараясь скрыть это бравурностью речи. — Похоже, несмотря на все наши усилия, эмбрион Лорен прижился и развивается в тебе. — Что ты чувствуешь? Повышенное либидо, смену сексуальных интересов, вторую молодость, мудрость… Что, Фрэт?— Ничего особенного… Сексуальным маньяком я не стал, если это ты имела в виду главным… и не помолодел… Маленький бигль растет внутри, но ему, похоже, не хватает женских гормонов Лорен, если правильно поминаю его призывы… К тому же, мне трудно с такой обузой… Видно, бигли-мужчины не приспособлены для вынашивания щенков…— Значит артериальный кровоток способен преодолеть плацентарный барьер, — сказала Лопухина. — Спасибо, собака!— Погоди благодарить, — сказал Фрэт. — Жить с эмбрионом в животе не сладко… Давай эмбрион разместим снаружи в защитном чехле…— Как мобильный телефон…, — задумчиво сказала Лопухина, считая варианты. — В этом что-то есть… Подумаем позже вместе…
Бигль жил с неродившимся сыном Лорен внутри, учил Станиславу нью-йоркскому жаргону, а с Еленой, которая все сильнее привязывалась к нему, подолгу анализировал проблемы донорства человеческих зародышей, упрощая восприятие созданием системы собственных символов, понимая, что тащит его Лопухина на скользкую тропу подпольной трансплантологии, где бесчестье приходит, даже в случае достижения положительного результата, если он, разумеется, не является совершенно фантастическим научным прорывом, а бессмысленная и скоропалительная, в полном смысле слова, смерть от заказанной кем-то пули — ежедневная реальность, которая энергично машет шашкой над головой, как Слава — тупым секачем, нарезая морковь лабораторным кроликам…— Если тобой двигают разумная аргументация и стремление удовлетворить собственные потребности, то в в соответствии с правилами менеджмента, ты должна идти туда, где люди безнравственно убивают свои зародыши, — сказал Фрэт и Лопухина недоуменно посмотрела на него. — Туда, где делают аборты…Она улыбнулась: — Вавила говорит, если признать аборт убийством, то мастурбация, про которую ты недавно вспоминал — геноцид…— Я говорил про женскую…
Лопухина обошла нескольких знакомых гинекологов, выбрала понадежней и не вводя в детали, попросила бережно извлечь на пробу парочку эмбрионов.— В тех, что мы извлекаем, уже есть сердце, — многозначительно сказал гинеколог, с которым училась вместе когда-то.— Разве я пришла к священнику? — удивилась Лопухина. — Ты делаешь аборты и выбрасываешь человеческие зародыши в эмалированные тазы, что стоят по бокам гинекологического кресла. Насколько я знакома с характером этой процедуры, никто никогда не интересовался сокращается ли сердце в кровавом комочке, который вы успеваете еще в матке расчленить кюретками… Если ты имеешь в виду гонорар…, назови сумму, но не связывай ее с наличием сердца в эмбрионе… Можешь ошибиться…— Тысяча долларов в месяц, — сказал гинеколог, волнуясь, — и количество плодов станешь определять сам…— Хорошо…, хоть и выходишь за грань рационального поведения… Будешь извлекать их вакуум-экстрактором.Однако доставать, не повреждая, из матки беременных женщин скользкие комочки человеческих плодов, оказалось трудным делом. Еще труднее было определять живы ли они… К тому же на выживших могла губительно дейстовавать транспортировка, и Лопухина стала возить эмбрионы в термостатируемых контейнерах, погружая их в охлажденный консервирующий раствор, что использовался при перевозке донорских почек… Эти занятия требовали слишком много времени и сил, и Елена перепоручила доставку эмбрионов Станиславе, и теперь вечерами они подключали под старым, выпрошенным у микрохирургов операционным микроскопом, человеческие зародыши, отвергнутые матерями, к миниатюрному перфузионному устройству с подогретым и насыщенным кислородом раствором, чтобы определить сохранилась ли в них жизнь… Однако эмбрионы были нежизнеспособными… Они были мертвы…— Пора, ноконец, удолить из Фрэта чертов Лорен плод, Ленсонна, — вспомнила вдруг Слава, раздраженная очередной неудачей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83