– Конечно. Но он же слепой и не мог совершить никакого преступления.– Никто и не говорит о преступлении. Мы просто расследуем некоторые обстоятельства.В архиве отдела кадров крематория нам выдали папку с надписью: «Ци Хунли». На первой странице паспортные данные: пол мужской, родился 15 января 1950 года в Хучжоу провинции Чжэцзян, холост. В кратком послужном списке – запись: с 1972 года по сей день трудится служащим уездного крематория. – Почему здесь ничего не сказано о том, где он работал до крематория? Это же нарушение установленного порядка, – осведомился Е Сяо.– Мне об этом ничего неизвестно. Я здесь работаю недавно. Старые служащие говорили, что этот человек, Ци Хунли, приехал сюда в годы культурной революции, когда везде царил хаос. Здесь было много пришлых людей из разных мест, он был одним из них. От остальных он отличался только тем, что говорил на шанхайском диалекте и производил впечатление образованного, хорошо воспитанного человека. По этой причине прежний начальник пожалел его и оформил как временного служащего. Ему досталась самая черная и тяжелая работа. Ци Хунли оказался очень трудолюбивым и исполнительным, никогда не отлынивал, и его перевели на постоянную работу.– Он был приезжим, без прописки и получил постоянную работу? А как же паспорт?– Вы человек молодой и, верно, не знаете, что во времена культурной революции повсюду царил хаос, тогда многие утратили свои документы, а работать, чтобы жить на что-то, надо. Потом уже он подал заявление и получил паспорт. В те времена работники паспортного стола ежедневно занимались классовой борьбой, и такая мелочь, как выдача паспорта, никого не волновала. Выдали – и все. Оформили как местного жителя.– Надо же! Странно. Почему же он потом не вернулся в Шанхай, а так и остался здесь? – продолжил я расспросы.– Да он вообще был странным человеком – неразговорчивый, друзей не было, так и не женился. Между собой мы даже думали, что его преследовали во времена культурной революции, вот он и сбежал сюда, чтобы его не искали, а возможно, он совершил какое-то преступление и скрывался от расплаты, но доказательств тому не было никаких. Несмотря на странности своего характера, работник он был отличный, зла никому не желал, ничего дурного не делал. Год назад Ци Хунли внезапно ослеп на оба глаза, врачи так и не смогли определить причину болезни. Возможно, он действительно совершил какое-то злодеяние, и слепота стала возмездием за него.– Все понятно. Спасибо вам за помощь, до свидания.Мы с Е Сяо покинули крематорий и отправились на поиски Ци Хунли.Судя по адресу, который дал нам заведующий, Ци Хунли жил на окраине – в самом глухом уголке этого маленького городка. Дойдя до нужного нам места, мы увидели жалкую лачугу. Домишко был низенький и сырой, внутри – темнота и затхлый тяжелый воздух.И вот этот человек перед нами. Мужчина лет пятидесяти, среднего роста. Лицо ничем не примечательное, только вот глаза… Глаза широко раскрыты, но лишены всякого выражения. Взгляд, как у всех слепых, устремлен куда-то вдаль, будто он видит там нечто, скрытое от других.– Вы Ци Хунли?– Зачем я вам понадобился, молодые люди?Видимо, по звуку шагов он определил, что к нему пришли два человека, а по голосу определил возраст. Вот только… С ним говорит Е Сяо, я-то молчу. Почему же он решил, что я – тоже «молодой человек»? Внимательно посмотрев на него, я очень тихо сказал:– Четыре года назад вы совершили преступление.– Какое такое преступление? Мое дело – трупы жечь.– Вы вроде бы кремировали утонувшую девушку, а потом привели ее к родителям живой и здоровой. Мы приехали по этому делу.Он судорожно, со всхлипом вздохнул и сразу перешел на крик:– Не понимаю, о чем вы говорите! Оставьте меня!Решив рискнуть, я тоже закричал:– Я старший брат этой девушки! Не смей лгать мне!Е Сяо в знак одобрения показал мне большой палец.– Вы действительно ее брат?– Конечно, мы родные брат и сестра от одних родителей.– Вы лжете. Я по голосу слышу, что вы лжете. Я слепой, но не глухой.Я опешил, хотел что-то еще сказать, но буквально лишился дара речи. Сделав мне знак рукой, Е Сяо приблизился к Ци Хунли и заговорил с ним на шанхайском диалекте:– Где ты жил до 1972 года?Ци Хунли понуро опустил голову. С трудом, запинаясь, сказал:– Я не понимаю, о чем вы говорите.– Не прикидывайся. Ты шанхаец, почему же после культурной революции ты не вернулся домой? Почему заявил о потере паспорта? Почему в твоем личном деле нет никаких сведений о том, что ты делал до 1972 года?Е Сяо вел настоящий допрос.– Кто вы такие, в конце концов? – воскликнул Ци Хунли.– Не твоя забота, кто мы. Вопрос в том, кто ты. Может, ты и не Ци Хунли вовсе? Имечко-то слишком странное. Как тебя зовут по-настоящему?– Что вам известно? Что вы от меня хотите? – В его вопросе прозвучал неподдельный страх.– Скажу только одно: это дело касается гибели многих людей. Я думаю, что сам ты, возможно, ни в чем не виноват. Все будет зависеть только от тебя. Как ты себя поведешь.Е Сяо сделал многозначительную паузу и закончил:– Поверь, мы не хотим причинять тебе зло, но нам нужны правдивые показания, потому что дело важное, государственного значения.Ци Хунли помолчал, закрыл свои слепые глаза, потом шепотом спросил.– Скажите, сколько людей уже умерло? – Кажется, он готов был говорить, «сотрудничать с органами», как это принято называть.Е Сяо быстро сказал:– Много. Уже несколько десятков человек, и с каждым днем их становится все больше. Пока мы идем наперегонки со временем. Неизвестно, успеем ли мы предотвратить дальнейшие смерти. Мы должны спасти хотя бы тех, кого сможем. Говори.– Хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69