Это ты? – Она узнала меня по голосу.– Да. Здравствуй. Доктор на месте?– Да, я тебя с ним соединю.В телефонной трубке раздался противный голос доктора:– Хелло.– Доктор Мо? Это я.– Наконец-то вы позвонили мне.– Позвольте спросить, не знаете ли вы телефон Хуан Юнь?– Вы хотите ей позвонить? – Да.– Что-то случилось?– Извините, не могу вам сказать. – Я хотел сохранить секрет Хуан Юнь в тайне.– Сейчас уже поздно звонить ей. Лучше сразу поехать к ней домой. – Доктор продиктовал мне адрес Хуан Юнь.– Спасибо.– Не за что. – Мо повесил трубку.Что он хотел этим сказать? Я не понял. Доктор сказал, что сейчас звонить уже поздно, но посоветовал мне быстрее ехать туда. Неужели он знал, что я непременно поеду? Он что, действительно читает мои мысли? У меня не было времени на размышления. Взяв такси, я поспешил по адресу, который мне дал доктор Мо.Хуан Юнь жила неподалеку от загса, в переулке старой застройки. Дома в этом переулке со всех сторон окружали современные высотные здания, но, к счастью, милый кусочек старого города сохранился в первозданном виде. Жилые дома в этом переулке – бывшие складские здания. Перед каждым из них – просторный двор, отгороженный от улицы высоким покосившимся забором с большими воротами.Войдя в огромные ворота, непонятно как висящие на сломанных петлях, я оказался в довольно просторном дворе, который пересекала мощеная дорожка; все остальное пространство покрывал ковер неизвестных мне цветов. В доме жило множество семей. Я поднялся по высокой крутой лестнице, постучал в дверь, которую открыла женщина лет сорока. В ее волосы был воткнут маленький белый цветок, на плечи накинута черная шаль.– Вам кого? – спросила она, с подозрением глядя на незваного гостя.– Позвольте узнать, семья Хуан Юнь здесь живет?– Вы к Хуан Юнь? – растерянно спросила она.– Да.– Я ее мама. Входите, пожалуйста. Посреди светлой просторной комнаты – большой стол. На столе – большая черно-белая фотография Хуан Юнь. Фотография в черной рамке. Хуан Юнь, как живая, улыбается мне с нее.Перед портретом на столе расставлены блюда со свежими цветами и фруктами, синеватым дымком курятся три ароматические свечи.Я внимательно посмотрел на траурную одежду матери Хуан Юнь, на черную рамку фотографии – и все понял.Невыразимое словами горе поднялось в моей душе и, словно потоп, заполнило все мое существо. Я молча глядел на портрет Хуан Юнь. Она была великолепна. Должно быть, снимок сделал талантливый мастер в частном ателье. Глаза Хуан Юнь были веселыми и блестящими, чуть подкрашенные губы контрастно оттеняли нежную белизну кожи. Такая старомодная черно-белая фотография была необычайно уместна здесь, в старом доме старого Шанхая.– Тетушка, могу я поставить свечку Хуан Юнь?– Спасибо, конечно, можете. Воскурив свечу, я склонил голову и трижды поклонился фотографии Хуан Юнь. Ее мама принесла мне стул, налила чаю и ласково спросила:– Вы друг Хуан Юнь?– Да, я также был другом и Лу Бая.– Ах, Лу Бай! Такой несчастный мальчик. И наша Хуан Юнь такая же несчастная, как и он.– Такая же, как Лу Бай? Неужели она тоже сама…– Да. Накануне Праздника весны мы вместе встретили Новый год, и она легла спать. А когда я на следующий день проснулась, Хуан Юнь уже была мертва. У нее в постели лежал пустой пузырек из-под снотворного. Наверное, она ушла во сне. Медэксперт из полиции так и сказал, что она ушла во сне. Ушла без боли и страданий, тихо и спокойно, чисто и опрятно. Это прекрасно, так умереть. Наша ХуанЮнь счастливая, она ничуть не мучилась и утром первого новогоднего дня с улыбкой на устах ушла. Наверное, ей приснился прекрасный сон.Я слушал маму Хуан Юнь и ничего не понимал: она говорила о своем горе так спокойно, словно рассказывала о будничных домашних делах. То ли она тронулась рассудком от горя, то ли, наоборот, скрепя сердце пытается жить дальше. Хуан Юнь говорила, что она – безотцовщина, что отец бросил их и мама родила ее незамужней, став матерью-одиночкой. Тяжким трудом, на жалкие заработки она вырастила красавицу Хуан Юнь. Возможно, она действительно была великолепной матерью, а теперь отрада всей ее жизни умерла.Вглядевшись еще раз в черно-белую фотографию, я подумал, что Хуан Юнь носила под сердцем новую, едва зародившуюся жизнь. Как же она решилась унести ее с собой? Не было у нее такого права.Скажи мне, Хуан Юнь, а как же я? Я же сделал свой выбор, а ты нарушила наш уговор.Я беспомощно покачал головой. Хуан Юнь больше никогда ничего не объяснит, все мои вопросы останутся без ответа. Я попрощался с твердокаменной или безумно любящей матерью Хуан Юнь и уже хотел уйти, когда случайно заметил на туалетном столике небольшую фотографию в рамке. На черно-белой фотографии был молодой мужчина. Совсем старая фотография, наверное, семидесятых годов. Блестящий взгляд мужчины был устремлен вдаль, словно он увидел там что-то. По сегодняшним меркам это был настоящий красавец. Странно лишь одно – лицо на фотографии было омрачено какой-то неутолимой печалью.– Что вы там увидели? – спросила мать Хуан Юнь.– Нет, ничего.– Вы на него смотрите, да? – Она указала на фотографию в рамочке. – Это отец Хуан Юнь. От него осталась только одна эта фотография. Хуан Юнь ни разу не видела отца, только этот снимок. И он ее никогда не видел. И теперь уже больше никогда не увидит.– Простите меня.Мне вовсе не хотелось копаться в чужих секретах, и я поторопился уйти. Я долго спускался по крутой темной лестнице, и, когда вышел во двор, солнечный свет, отраженный фрамугой соседнего дома, до слез ослепил мне глаза.Зачем? У меня и без того на глазах были слезы. ПЕРВОЕ ФЕВРАЛЯ Зазвонил телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69