Однако предполагается, что, вместо того чтобы покинуть Ньюпорт, по причинам, известным только им самим, эта парочка вернулась в бухту и подожгла яхту Диринга, которая сгорела до ватерлинии, несмотря на героические усилия местной пожарной команды”.
Герта подняла глаза от газеты.
— Мне страшно, Док!
— Мне тоже! — признался Харт.
Так оно и было. Теперь, когда он обвинен судом присяжных, когда яхта сгорела, он не осмеливался идти в полицию. Полиции не останется выбора, его придется немедленно посадить в тюрьму. В отдельные камеры — его и Герту. Нужно брать инициативу в свои руки…
Единственное светлое пятно — это Келли. Должно быть, адвокат изменил свое мнение. Очевидно, Келли не поверил в его виновность. Келли “настоятельно протестовал” против решения жюри.
Когда Харт добрался, наконец, до своей аптеки, то сначала медленно проехал мимо здания. Там, как обычно, горели ночные лампы, но, насколько можно было судить, засады там не было: у полиции нет причин следить за аптекой. Они считают, что Харт все еще в Мексике. Но чтобы окончательно удостовериться, он объехал квартал, припарковался в неосвещенном переулке и вошел в аптеку через задний служебный вход.
Как хорошо оказаться дома после такого долгого путешествия! В просторной аптеке стояла приятная прохлада, пахло ароматом дорогих товаров и чистыми запахами лекарств и трав для продления жизни. Харт так не считал, но в первый раз за последние дни почувствовал себя в безопасности. Он заглянул в торговый зал, но не пошел туда. Вместо этого они с Гертой, следовавшей за ним по пятам, пошли в комнату, предназначенную для персонала, где он включил напольную лампу. Это была большая приятная комната с несколькими кушетками, трюмо, телефоном-автоматом, небольшими металлическими шкафчиками, туалетом и душевой кабинкой.
— Это не опасно? — тревожно спросила Герта. — Зачем мы пришли сюда, Док?
— По многим причинам, — отвечал Харт. — Во-первых, я хочу обработать эти ссадины на лице и голове. Умереть можно с одинаковым успехом и от инфекции, и от цианида. Во-вторых, давай помоемся, если получится. На случай ареста, я не хочу, чтобы мы на фотографиях, украшающих каждую передовую каждой городской газеты, выглядели так, словно только что выбрались из какой-нибудь крысиной норы.
Герта присела на краешек одной из кушеток:
— А я-то думала, что тщеславны только женщины!
Харт печально улыбнулся:
— Дело тут вовсе не в тщеславии. Ты помнишь фотографию Гарри Коттона, которая была сделана, когда его схватили на границе, — небритый, взъерошенный, все еще в брюках от вечернего костюма, того самого, в котором он был, когда они с Бонни вышли из “Циро”?
— Да.
— И это послужило одной из причин его приговора. Дело в том, что он выглядел виновным. Не было ни одного присяжного, который не видел бы этой фотографии!
— Понимаю, что ты имеешь в виду.
— У тебя здесь есть какое-нибудь платье в твоем шкафчике?
Как и у всех молодых сотрудников Харта, питающих надежду стать преуспевающими, у Герты в шкафчике всегда висела наготове смена нарядов на случай внезапного срочного звонка во время рабочего дня из Центрального бюро по найму актеров или одной из студий.
— Да, — сказала она. — Есть. И не одно.
— Тогда наряжайся в пух и прах. Перчатки, шляпка и все остальное. Если нас арестуют, я хочу тобой гордиться.
— Как скажете, Док, — согласилась Герта. Она стала расстегивать грязную белую блузку, которую купила в Тихуане. — Думаю, начать нужно с душа. Я вся липкая. — Она положила пальцы ему на плечи и подняла лицо для поцелуя. — Ты еще меня любишь?
Харт подумал, неужели она еще в этом сомневается. Герта — самое лучшее, что с ним когда-либо происходило, что вообще может произойти с мужчиной.
— Очень! — заверил он ее и поцеловал.
Широкие подоконники витрин аптеки были освещены, но рецептурный отдел оставался в темноте. Для Харта это не имело особого значения. Он знал, где лежит то, что ему было нужно. Он нащупал в темноте пузырек с антисептиком, ампулу в 100 единиц противостолбнячной сыворотки, стерильный одноразовый шприц и отнес все это в кабинет. Там была комнатка с умывальником и душем — одна на два кабинета, — которую он разделял со своим помощником.
Вводить сыворотку было неудобно. Прежде всего он снял брюки. Потом, глядя в собственное отражение в зеркале, сперва промыл, а потом обработал антисептиком раны на лице и голове. Они были болезненные, но не глубокие.
Закончив, он побрился. Потом, удостоверившись, что у него в шкафу имеется свежевыглаженный костюм, стащил с себя оставшуюся одежду и встал под душ.
От горячей воды по всему телу у него разливалось приятное ощущение. Он долго стоял, наслаждаясь, потом, выйдя из-под душа, щедро намылил лицо и тело. Но тут к шуму падающей воды добавился какой-то новый звук. Где-то вдалеке звонил телефон. Харту потребовалась одна минута, чтобы понять, откуда исходит звук. Это звонит автомат в комнате для персонала.
Опасаясь, что Герта может схватить трубку, он вышел из-под душа, не останавливаясь, чтобы смыть мыло, и бросился в комнату. Герта тоже принимала душ. С полотенцем, обернутым вокруг талии, она стояла у душевой кабинки и с округлившимися от страха глазами смотрела на телефон; с нее стекала вода.
— Не вздумай снять трубку! — сказал ей Харт. Телефон продолжал звонить, громко и настойчиво. Все приятные ощущения от душа моментально исчезли. Жуткая штука, когда на тебя охотятся. Харт даже ощущал запах своего страха. Это был кислый, неотвязный, похоронный запах. Герта проглотила вставший в горле ком.
— Но кто это может быть? Кто может знать, что мы тут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50