Любовь – это брак, без ограничений. Цо никогда не плакала, если я напивался, – она напивалась вместе со мной. И Цо всегда хотела того же, что и я. Ей было плевать на то, что говорили люди. Ну, хорошо, я сидел в тюрьме, но сейчас-то был на свободе, и этим все сказано. Даже больше: Шведе ошибся относительно ее чувств. Если бы не любовь, она не встречала бы меня у ворот тюрьмы.
Я перевернулся на живот и медленно поплыл к берегу, оставляя за собой фосфоресцирующий след. Я снова желал Цо, но теперь уже нормально, без животной страсти.
Какой же я все-таки негодяй. Мне бы родиться лет на пятьдесят раньше, еще до того, как общество расставило свои буйки и указатели, о которых говорил Шведе. Но что поделаешь, черт возьми! Повернуть время вспять невозможно. Оставалось только одно – жить!
Вскоре я стоял на берегу, отряхиваясь от воды, смотрел на залив и глубоко вдыхал соленый воздух. Мне представлялось, что я опять капитан судна, все равно какого, и все стало так же, как и прежде.
Цо зажгла две лампы – одну в кухне, другую – в спальне. Я прошел по желтому ковру на кухню. В кофейнике грелась вода для кофе, в кастрюле подогревался зеленый горошек, а на сковородке жарились бифштексы.
– Ну, доставил себе удовольствие? – крикнула Цо из спальни.
– Выкупался великолепно! – крикнул я в ответ.
На столе стояла открытая бутылка рома. Я отхлебнул из нее и хотел пройти в спальню – посмотреть, чем занимается Цо. При этом я споткнулся о свои вещи, оставленные на полу, шлепнулся и чуть не разбил себе затылок.
Цо услышала мое падение, смех и спросила, над чем я смеюсь. Лежа на полу, я ответил:
– Над тобой, хозяйка! Почему ты не развесила мою одежду?
Я представил себе, как она пожимает плечами.
– Откуда я могла знать, что ты этого хочешь.
Пока я купался, она хорошо приложилась, кубинский акцент стал сильнее, чем когда-либо.
– Когда я была маленькой девочкой, мать говорила мне: "Цо, всегда думай о том, чтобы понравиться мужчине. Ты всегда должна позволять ему делать то, что он хочет". Ты хочешь?
Все еще сидя на полу, я ответил:
– Можешь не сомневаться.
Потом я поднял деньги, вывалившиеся из куртки, и конверт, врученный мне начальником тюрьмы, на котором на машинке было отпечатано мое имя и номер: Чарли А. Уайт, 34408133.
Там, наверное, была старая песня, напоминание о том, чтобы я не сворачивал с пути праведного. Или религиозный трактат. Я хотел уже бросить письмо в ящик для мусора, что стоял у печки. Но потом мне бросился в глаза адрес на конверте, и я вскрыл его. Из конверта выпали две десятидолларовые бумажки и одна пятидолларовая.
Свежесть после плавания как смыло. Моя кожа вдруг стала холодной и влажной. Я поднялся и поднес письмо к лампе. Сухими выражениями, свойственными Бет, в письме говорилось:
"Мой дорогой Чарли! Если бы была возможность, я бы встретила тебя, когда ты будешь выходить из тюрьмы. Но, к моему сожалению, один из нас должен работать. Поэтому я просто посылаю тебе 25 долларов на железнодорожный билет, так как у тебя, наверное, нет денег. Если ты будешь трезв по прибытии в Пальмето-Сити и готов вести нормальную жизнь, то есть быть таким человеком, каким я представляла тебя в момент нашей женитьбы, то я охотно поговорю с тобой о нашем будущем.
С сердечным приветом, Бет".
Потом она добавила в постскриптуме:
"Давай начнем все сначала!" Такое письмо было типично для Бет. Она была учительницей, и ее семья презрительно сморщила носы, когда она вышла замуж за рыбацкого капитана, который не ходил в церковь, пил и жил в полуразвалившемся доме на острове.
Но Бет любила меня. Она прислала мне деньги, чтобы я смог к ней приехать. Она была готова начать все сначала. А я вот здесь, опять связался с Цо.
Она крикнула из спальни.
– Что случилось, капитан Чарли?
Я отпил еще глоток рома и попытался рассуждать трезво. Я поклялся Бет в любви до гроба. И я любил ее. И она любила меня. Какая будет у меня жизнь без светловолосой красавицы Бет? Да ничего не будет, потому что Цо лишь неполноценная замена той, которую я действительно желал, – Бет!
Может быть, она простит меня, поскольку теперь у меня в кармане сорок восемь тысяч? Я мог бы купить ей маленький домик в хорошем квартале Пальмето-Сити. Поступить на работу, которую она бы одобрила. Работать в магазине или маклером по продаже земельных участков. То есть быть таким, каким она хотела меня видеть.
Цо опять крикнула:
– Что случилось, дорогой?
Я честно ответил:
– Очень многое.
С письмом и бутылкой рома я пошел в спальню. Черные волосы Цо разметались по белой подушке, обрамляя лицо. Она лежала на постели и курила.
– В чем дело?
Я присел рядом с ней и пожелал себе, чтобы она не была такой соблазнительной и я никогда бы не был с ней знаком.
– Что? – повторила она.
– Прошу меня простить, но я – негодяй. И между нами все кончено. Начиная с этого момента. Я возвращаюсь в Пальмето-Сити к своей жене.
Цо рассмеялась.
– Ты шутишь. – Она пальцами погладила меня по голове. – Смеешься, так ведь?
Я покачал головой.
– Нет.
Цо убрала свою руку.
– Но почему?
Я протянул ей письмо Бет. Она читала его, держа руку с сигаретой на груди. Дымок от сигареты вился, как кружева, и поднимался вверх. Потом она посмотрела на меня.
– Это что, объяснение в любви?
– Бет всегда пишет в такой манере.
На миг я почувствовал неприязнь: Бет могла бы выразиться и более отчетливо. Хоть немножечко изменить свою манеру.
Цо снова прочитала письмо.
– Откуда оно у тебя?
– От начальника тюрьмы, – ответил я. – Оно все время было у меня в кармане, но я его не вскрывал.
Письмо словно притягивало Цо – она опять стала его читать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38