– Что это ты такое говоришь? – спросила Галь.
– Это не тебе, – ответил Менделл.
Он влез в машину и захлопнул дверь. У него было такое ощущение, что его пропустили через мясорубку. Галь была невообразимо прекрасна. Каждый раз, когда они любили друг друга, Барни бывал полностью изнурен, нравственно и физически, и, вместе с тем, у него создавалось болезненное ощущение, что он оставил ее неудовлетворенной, желающей еще чего-то.
– Ты не должен быть таким неласковым со мной, – слабым голосом вымолвила Галь.
Менделл погладил ее колени, закрытые мехом.
– Я не хочу быть с тобой неласковым, просто я нервничаю, беспокоюсь...
– Из-за чего?
Боже мой! Действительно странный вопрос! Менделл провел рукой по губам.
– Да из-за всего.
В машине было жарко и хорошо пахло большими деньгами. Это царил запах Галь, закутанной в шубку, а также роскошный аромат дорогих сигар мистера Эбблинга. Андре повел машину к северу, по направлению к Уотер-Драйв. Менделл попытался отдохнуть, но это ему не удалось. Он думал, что все будет по-новому, когда он снова останется с Галь, но ничего не изменилось. У него по-прежнему перехватывало горло, те же мысли приходили в голову, как зловещие тени. Это вертелось и вертелось у него в голове без конца.
Девушка, которую звали Вирджиния Марвин, умерла. Умер тип из федерального бюро по фамилии Куртис. Кто-то пытался убить и его, Барни Менделла, выстрелив дважды, и две пули пронзили шляпу Барни. И в то время, когда он любил Галь, колесо закона продолжало крутиться. Оно крутилось и в настоящий момент. Полицейские, стучащие в двери, задающие вопросы, анализирующие содержимое пробирок, посылающие междугородние запросы, опрашивающие врачей больниц, лифтеров, горничных на этажах, пытались пришить ему убийство Вирджинии Марвин, а может быть, и Куртиса. Они были уверены, что это удастся сделать с парнем из района скотобоен, которому успехи на ринге и женитьба на богатой невесте немного вскружили голову... Дерьмо они все, по мнению Розмари, ма, Галь и мистера Эбблинга. Менделл хрустнул суставами, и Галь прижалась к нему.
– Ты огорчен, Барни?
– Да, – кивнул Менделл.
– Из-за этой девушки?
– Да...
Галь еще крепче прижалась к нему.
– Послушай, – проговорила она тоном матери, успокаивающей своего ребенка, – теперь все будет хорошо.
Менделл взял ее пальцы в свои.
– Откуда ты это знаешь?
– Я в этом уверена. А как твоя голова, Барни?
– Ничего.
– Не болит?
– Нет.
– Заедем к врачу?
– Не стоит.
– Ты устал. – Галь распахнула шубу. – Обними меня, Барни, и положи голову мне на плечо.
Менделл с легким ворчанием прислонился к ней. Галь подняла руку.
– Я сказала – на мое плечо. Ты хочешь шокировать Андре?
Менделл положил голову на плечо Галь и посмотрел через разделяющее их стекло на широкую спину шофера, на его мощную шею.
– Андре, вероятно, трудно шокировать.
Галь закусила нижнюю губу и посмотрела через стекло.
– Но он мог бы быть шокирован.
Менделл обнял тонкую талию Галь под манто. Ее нежная и прикрытая шелком грудь великолепно пахла, и было так приятно находиться в ее объятьях. Ее руки гладили ему лицо. Менделл долго не спал. Он не спал после своей последней ночи в клинике, и даже в эту ночь он не заснул как следует. Все дожидался утра. Потом он напился и попал в тюрьму. Переживания губили его. Его обвинили в убийстве, в него стреляли, его оглушили, он спал с Галь. Оставался еще один вопрос, который необходимо задать Галь, – что случилось с деньгами, которые он ей оставил для своей матери.
Он открыл рот, чтобы спросить, но воздержался, дабы не нарушать идиллию. Это не к спеху. У Галь была уважительная причина – она просто забыла. Для женщины, у которой всегда много денег, которая носит норковую шубку за десять тысяч долларов, семьдесят долларов в неделю тратит на карманные расходы, это вполне обычное явление. Галь расстроится, а Менделл не хотел, чтобы она плакала. Деньги – вопрос второстепенный, и у него еще будет время выяснить это.
Галь продолжала гладить ему лицо.
– Ты любишь меня, дорогой? – прошептала она.
– Невероятно! – ответил Менделл.
Почти все тревоги покинули его. Это так чудесно – быть любимым! Как Галь любит его! И он любит Галь. Менделл еще глубже зарылся лицом в нежную кожу Галь, благоухающую и закрытую шелком, и закрыл глаза. Потом он моментально заснул, а когда проснулся, машина быстро ехала через Хайгленд-парк по дороге Грин-Уэй. Потом будет Хигвуд, потом Форт-Шеридан и, наконец Форест.
– Забудь его! – закричал попугай. – Ты прекрасна, прекрасна, прекрасна!
Менделл выпрямился и бросил на птицу ненавидящий взгляд.
– Я постараюсь заставить его замолчать, – нервничала Галь, – Барни, уверяю тебя.
Менделл прикурил сигарету, протянул ее Галь, потом прикурил сигарету для себя.
– Разве я тебя в чем-нибудь упрекаю?
– Нет. – Галь похлопала его по руке. – Тебе лучше?
– Намного лучше. Я проспал, вероятно, около часа.
Менделл вынул сигарету из губ Галь и поцеловал ее.
– Спасибо.
Он снова вставил в рот сигарету. Галь засмеялась. Сигарета задрожала, и пепел упал на платье.
– Нут вот!
– Осторожней! – кричал попугай. – Не называйте ваших имен!
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Менделл.
Она потерлась своей ногой о ногу Менделла.
– Кажется, у меня судорога в ноге.
Менделл засунул руку под юбку и погладил ее бедро. Галь задержала дыхание.
– Осторожней, дорогой.
– Да, я тоже подумал об этом, – Менделл убрал руку.
Дом Эбблинга, построенный из серого камня, стоял вдалеке от дороги, среди хорошо распланированного сада.
"Хорошо иметь состояние, – подумал Менделл. – Такое состояние, как у мистера Эбблинга, – солидное и увеличивающееся с каждым годом".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49