Смерть приближалась к нему стремительными шагами. Он ощутил странное чувство облегчения при мысли, что ему больше не к чему стремиться. Но если мозг примирился с неизбежностью смерти, то тело продолжало борьбу за жизнь. Острые края блока терлись о веревку, которую он уже начал перетирать в лодке, и окончательно перетерли ее. Хенсон пробкой вылетел на поверхность.
Кляп мешал ему дышать, и он снова погрузился в воду, но не так глубоко, как раньше. С большим трудом он снова всплыл на поверхность и теперь держался, плавая то стоя, то на спине. Постепенно он немного пришел в себя, и его легкие болели уже не так сильно, как раньше. Ему удалось выкрутиться!
Что-то болталось у него в ногах. Сперва он подумал, что это, вероятно, трава или водяная змея, но это оказался конец веревки, которая все еще свисала с его связанных рук. Его вновь охватило бешенство, и он изо всех сил потянул за веревку. Содрав кожу с правой руки, он наконец избавился от веревки. Вытащив изо рта кляп, он некоторое время лежал, почти не двигаясь и стараясь восстановить дыхание. Потом повернулся и поплыл к густой тени на реке, таща за собой конец веревки.
Лодка, ведомая неизвестным, который хотел его утопить, исчезла. Уверенный в его смерти, преступник скрылся. Но куда он направился? И что он собирался предпринять? И против кого?
Эти мысли прибавили Хенсону сил. При последнем издыхании, готовый уже отдаться на волю Бога, он наконец увидел берег. Тонкий серп луны пробился сквозь деревья. Он перестал плыть и выпрямился. Его ноги погрузились в ил, но вода была по колено. Достигнув берега, он повалился на траву, слишком усталый, чтобы двигаться, и счастливый тем, что может просто дышать.
«Он упустил одну деталь, – подумал Хенсон. – Он должен был связать мне ноги и ему не нужно было так спешить. Если бы он завязал побольше узлов на веревке, ее не удалось бы так легко перетереть о бетонный блок».
Как только к нему вернулись силы, он сел и снял веревку с левой руки. Это оказалось делом нелегким, так как веревка намокла в воде. Хенсон смотал ее в моток и сунул в карман. Теперь настал его черед.
Он вскарабкался по крутому берегу реки и пошел по тропинке, вьющейся через заросли сумаха и ивняка. Тропинка вывела его на дорогу, которая тянулась вдоль реки.
Огромный фургон, наполненный блеющим скотом, осветил шоссе единственной фарой. Фургон проехал, и вновь наступила темнота, едва освещаемая тонким серебряным лучом луны.
Хлюпая промокшими ботинками, Хенсон побрел вдоль дороги, прячась от проезжающих машин. Он шел, все время оглядываясь по сторонам. Ему предстояло многое объяснить матери Ольги. Он должен был как можно скорее увидеть ее. Он был сумасшедшим, говорил себе Хенсон, когда думал, что сможет один проделать эту адову работу. Как только он приедет к Хельге и скажет ей, кто он, то сразу попросит позвонить лейтенанту Эгану.
Темная дорога казалась нескончаемой. Ему представлялось, что он бредет по ней уже много часов. Неоновая вывеска не горела, в баре было темно. Машина, угнанная им, находилась на месте. Других машин поблизости не было.
Хенсон сошел с дороги и в тени больших сикомор, со всех сторон окружавших лужайку, прошел мимо лежащих на берегу барж и подошел к решетчатой двери. Немного поколебавшись, он тихонько постучал.
– Миссис Киблер!
В доме по-прежнему было темно. Оттуда не донеслось ни единого звука. Невдалеке застрекотала сорока, и вновь все погрузилось в полное молчание.
Хенсон толкнул дверь, и она оказалась незапертой. Он осторожно вошел внутрь и позвал чуть громче:
– Миссис Киблер!
Никто не ответил, и он стал шарить по стенам в поисках выключателя, и никак не мог найти его. Он на ощупь двинулся вдоль стойки и стал искать спички в ящичке для сигарет. Найдя их, он чиркнул спичкой, но она сразу же потухла. Тогда он зажег следующую спичку и при ее тусклом свете обнаружил выключатель и повернул его.
В конце прилавка, уронив голову на руки, по-прежнему спал мертвецким сном пьяный крестьянин. Кроме него в зале никого не было.
– Хельга! – закричал Хенсон. – Где вы?
Крестьянин повернул голову на сложенных руках и снова заснул.
Хельга не та женщина, которая может оставить пьяницу одного в зале. Ведь он мог прийти в себя и хорошенько угоститься пивом и вином! Хенсон подумал, не развлекается ли Хельга с тем женатым человеком в одном из бунгало. Он обошел зал, направляясь к двери, и неожиданно остановился, схватившись за стойку, чтобы не упасть.
– Хельга! – в ужасе прошептал он.
Все закружилось в его глазах. Он сделал нечеловеческое усилие, чтобы устоять на ногах. Его мысли путались...
Он больше не сомневался в том, что обнаружил. Теперь, если даже все люди земли будут взывать к матери Ольги, она ничего не сможет ответить. Она не будет больше продавать пиво и принадлежности для рыбной ловли. Она никогда не будет нанимать лодок, никогда больше ее прелести не принесут ей дохода, а положение ее женатого дружка больше не заинтересует ее никогда в жизни...
Несмотря на свои пятьдесят лет, Хельга казалась совсем молодой. Она лежала на спине возле самой двери.
Хенсона била дрожь. Он мог бы пройти мимо нее в темноте. Мог даже наступить ей на руку...
Видимо, Хельга не страдала перед смертью. Ее лицо и голова были разбиты бутылкой, большой бутылкой из-под вина, осколки которой валялись рядом с ней... В ее глазах уже не было хитрости – они были круглы, безжизненны и устремлены в потолок, покрытый сыростью, которую они уже не замечали.
До сих пор убийца не тронул Хельгу. И он, Хенсон, привел его к ней.
– Простите меня, – бормотал он. – Поверьте мне, Хельга, я не виноват!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45