Он крупная шишка в преступном мире. Он хозяйничает на северном побережье залива от Билокси до Аппалачикола. Ходят слухи, что после того, как игорные заведения обложили налогом в десять процентов, Кэйд и его ребята начали вести разведку нашего, западного побережья. Они хотят расширить поле деятельности, чтобы компенсировать потери, понесенные от этого нового налога.
Беннер внезапно рассмеялся.
– Хотя Кендалл и выставил тебя, но это не повод для того, чтобы связываться с этой шайкой, Джим. Кайфер похож на учителя воскресной школы, но доверяться ему не стоит. Что же касается Тони, то, если бы его надо было посадить на электрический стул за каждого убитого им человека, то флоридской полиции пришлось бы запрашивать дополнительные кредиты. Теперь врубился?
– Точно. Спасибо. Тысячу раз спасибо, Том.
Я положил трубку и посмотрел на Мэй. Она была смертельно бледной.
– Ты слышала?
– Да, – сказала она.
Я принялся шагать взад-вперед. Если Тони Мантин, или Мерез, или как его еще, был именно таким типом, как описал его Беннер, мне нельзя было терять ни минуты. Он дорожил Пел, и я обещал ему спасти ее. Он выдал мне десять тысяч долларов в оплату за мои услуги, а я теперь уклоняюсь от выполнения нашего договора. На его месте было вполне логично предположить, что меня перекупили за более крупную сумму и что я его, как он выразился, «надул». А в кругах Мантина есть только одно средство для лечения этой болезни. Рубашка стала мне вдруг слишком мала. Я ослабил узел галстука и расстегнул ворот рубашки.
– Скажи мне, милая, – спросил я Мэй, – каким я становлюсь, когда напиваюсь?
Мэй задумалась.
– Право, это сложно определить. Даже я не могу с уверенностью сказать, пьян ты или нет. Ты не шатаешься, ты не грубишь. Ты вырубаешься, но по твоему виду этого не заметишь. Ты становишься веселым, говоришь с апломбом и немножко донкихотствуешь.
– Как это?
– Ты хочешь исправить несправедливость во всем мире и утверждаешь, что тебе вполне по силам это сделать.
– Другими словами, я становлюсь совершенно ненормальным?
– Да, но очень симпатичным. До того момента, когда ты окончательно ломаешься. Тогда ты становишься плохим.
Именно так и было в «Бат Клабе» до того момента, когда я рухнул лицом вниз и потащил потом Лу в «Глэдис Отель». Я посмотрел на свои руки. Они дрожали. Я не был трусом. Это я доказал во время войны и имел несколько наград, подтверждающих это. Но сегодня было совсем другое дело. Это больше походило на те задания, которые приходилось выполнять на островах Тихого океана, когда за стволом каждого дерева сидел в засаде вражеский снайпер и все деревья в джунглях походили одно на другое. Я даже не знал, откуда Мантин звонил. Может быть, он стоял в этот момент под моим окном и ждал удобного момента, чтобы подстрелить того, кого он считал за желтолицего. Я направился в нашу комнату и вытащил из-под стопки белья мой 38 калибр. С правом ношения оружия у меня все было в порядке, так как я работал у адвоката.
– Куда ты идешь? – спросила Мэй, не отстававшая от меня ни на шаг.
– Пойду поговорю с Кендаллом. Он меня уволил, он шельмец, это бесспорно, но все-таки он очень хороший адвокат. Если я дам ему те две сотни долларов, которые упали с неба, он может быть, найдет способ вытащить меня из этой истории.
– Нет, – сухо сказала Мэй.
Я посмотрел на нее.
– Почему же нет? Мантин уверен, что я уже говорил с Кендаллом и что Кендалл посоветовал мне не быть идиотом и договориться с другими. Это означает, что Кендалл по уши замешан и в его интересах, чтобы я выпутался из всего этого. В противном случае, он вслед за мной попадет в черный список.
– Это правильно, – согласилась Мэй. – Однако...
– Что?
Мэй глубоко вздохнула.
– Ничего. Разве только... Если ты идешь к Кендаллу, я пойду с тобой.
– Об этом не может быть и речи, малютка.
Мэй прошла в комнату и сняла через голову домашнее платье.
– Не спорь, Джим. Я буду готова через минуту. Надену платье и припудрюсь.
Спорить с Мэй было бесполезно. Я это знал по опыту. Уж если она что решила, так оно и будет. Я сунул пистолет в карман пиджака и присел на край кровати.
– Ладно. Но, по всей вероятности, на улице поджидает Мантин.
Мэй бросила платье для дома на спинку стула.
– Ба! И что дальше?
Она зажгла лампу на своем туалетном столике и стала собирать на затылке свои медового цвета волосы. Мэй очень редко носила бюстгальтер. Она в нем не нуждалась. Ее груди были такими же твердыми, как в первую брачную ночь. На ней были надеты только хлопчатобумажные трусики. Я наблюдал через зеркало туалетного столика, как она сняла хлопчатобумажные и надела шелковые трусики. Я спрашивал себя, как мне могла нравиться Лу. Мэй заметила, что я за ней подсматривал.
– Гляди-ка, – сказала она через плечо. – Вот уж не думала, что тебя это интересует.
Она натянула шелковые трусики, затем села перед туалетным столиком и расчесала волосы.
– Я люблю тебя, Мэй.
Мэй припудрила носик и подкрасила губы. Потом встала, достала из гардероба бледно-желтое платье и надела его через голову.
– Это все слова, – бросила она мне.
Она имела право ставить меня на место. Я ничего не ответил ей на это. Она в последний раз поправила волосы и повернулась ко мне лицом.
– Так хорошо?
– Ты роскошно выглядишь, – сказал я, и это была правда. – Ты, наверно, сейчас мне не веришь, это твое право, но я говорю тебе совершенно искренне: я тебя люблю.
Лицо Мэй размякло. Губы ее задрожали. Она положила свои ручки мне на плечи.
– Я люблю тебя, Джим, – серьезно сказала она. – И я хочу, чтобы ты всегда помнил, что ты для меня дороже всех на свете.
Я поцеловал ее в кончик носа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45