— По крайней мере она разрешила мне помочь ей собрать вещи.
Предложение заканчивается вопросительной интонацией.
— С ней все будет в порядке.
Саманта поворачивается к нему, кивает и опускает голову.
— Почему ты расспрашивала ее о докторе Купер? На этот вопрос она готова ответить.
— Не думаю, что эти убийства как-то связаны с проектом или с доктором Клеем. Все дело в людях, страдающих расстройствами сна.
— Не вижу разницы.
— Мишенью убийцы могут стать и другие клиники.
Она нервно сплетает пальцы.
— Ты имеешь в виду, что теперь, когда ты и Мередит под охраной полиции…
— Мне кажется, что Мередит ничто не угрожает. Она не страдает так, как страдает убийца, поэтому и не должна стать мученицей.
— Стать мученицей?
— Утратив сон, граф старался лишить сна и других, тех, кто окружал его. Он хотел, чтобы и они страдали так же, как он сам. Не давал слугам спать…
— Твоя гипотеза не объясняет, почему убийца начал с тех, кто связан с исследованиями доктора Клея, — обрывает ее Фрэнк. Он не хочет больше слышать ни о графе, ни о Гольдберге, ни о проклятии. — Должна же быть какая-то причина.
— Ей ничто не грозит, — бросает Саманта и, вскинув голову, оглядывает улицу. Бездомный бродяга роется в мусорном баке в конце квартала. — Откуда он это знает?
— Что?
— Подожди.
Она бежит по улице, не спуская глаз с незнакомца, который, закончив с баком, сворачивает со своей тележкой за угол. Саманта уже не надеется увидеть его, но нет, бродяга стоит за поворотом, как будто ожидает ее.
— Привет. — Она останавливается. — Э… вы ведь что-то сказали мне, да?
Дурацкий вопрос. И вид у нее, должно быть, дурацкий, думает Саманта. Молчание.
— По-моему, вы сказали, что ей ничто не грозит. Что это значит?
Замутненный, неподвижный глаз смотрит ей в лицо, и сплетшиеся змеи поблескивают на солнце.
— Вам говорит что-нибудь фамилия Гольдберг?
Вдруг он хватает ее за руки. Саманта пытается освободиться, но незнакомец держит крепко. Он переворачивает ее кисти ладонями вверх и напряженно всматривается в них.
— Вы помечены.
— Что?!
Она вскрикивает и резко отдергивает руки. Пытается вздохнуть, но грудь не поднимается, словно ее сдавило что-то.
Бродяга смотрит на ее живот, и Саманта опускает глаза. Две нижние пуговицы рубашки расстегнулись, обнажив край шрама.
— Оно все равно найдет вас.
— Нет, — шепчет Саманта.
Она отшатывается от незнакомца, так и не поняв, что напугало ее больше — сказанные им слова или его сильные ледяные пальцы.
За спиной слышатся шаги Фрэнка.
— Сэм?
Она отступает, но незнакомец продолжает смотреть на свои руки, как будто перед ним все еще ее ладони. Саманта тяжело вздыхает:
— Не понимаю.
— Автобусы ходят повсюду.
Глаза его наполняются печалью. Он поворачивается и уходит, толкая перед собой тележку. Колеса поскрипывают. В корзине позвякивают пустые банки и бутылки.
24
ЛЮБОВНЫЕ ПИСЬМА
— О чем думаешь? — не глядя на нее, спрашивает Фрэнк.
— Об этой пьесе, что передают сейчас по радио. Нам рассказывали о ней в школе, на уроке музыки. Что-то вроде любовного письма.
Моцартовская «Месса до минор» была посвящена не Богу, а двум женщинам, рассказывала учительница. В двадцать один год Моцарт влюбился в Алоизию Вебер, певицу с ангельским сопрано и чудными ножками. Страсть его была огромна, как Мюнхенский дворец оперы, но кошелек оставался пустым. Ухаживания закончились, когда она сказала, что ему надо заниматься делом, добиваться успеха. Только тогда она выйдет за него замуж. А пока Алоизия обещала ждать. «Я всегда буду любить тебя, Вольфганг», — сказала она. Спустя некоторое время появилось сообщение о ее помолвке с каким-то художником. Свое разбитое сердце Вольфганг понес к кузине Алоизии, Констанце. В ее объятиях он обрел не только утешение, но и любовь, не ту, что становится причиной пожаров и войн, а другую, предлагающую убежище от бури. Ко дню свадьбы он написал «Мессу», а Констанца исполнила партию сопрано. Наполняя церковь своим голосом, она, наверное, чувствовала, что скорбные мелодии скорее свидетельствуют о чувствах супруга к Алоизии, чем к ней или Христу.
Алоизия могла бы спеть лучше.
Моцарт мог бы любить ее сильнее.
— Как Мередит? — спрашивает Фрэнк, по-прежнему глядя перед собой.
— Что?
— Ее письмо.
Саманта виновато опускает голову.
— Она сказала, что любовь не в том, чтобы найти нужного человека, а в том, чтобы найти нужный момент. А как по-твоему? Ты с ней согласен?
— Зависит от вечера, — отвечает со смехом Фрэнк. Саманте приятно слышать, как он смеется, и она
улыбается. Тем не менее она ждет ответа и искоса поглядывает на Фрэнка, который бросает взгляд в зеркало заднего обзора перед тем, как сменить полосу.
— Для меня любовь — это убраться в доме… почистить зубы, приодеться, ну и все такое, — бодро, но вместе с тем осторожно отвечает он.
— Личная гигиена?
— Не совсем так. Для меня любовь — это стремление стать лучше. Или по крайней мере постараться. — Он пожимает плечами. — Вся штука в том, чтобы найти человека, ради которого ты хочешь это делать.
— А ради меня ты хотел это делать?
Саманта замирает, удивленная собственной смелостью.
Фрэнк отвечает не сразу:
— Да.
Признание дается ему трудно, и он не знает, как воспримет его Саманта.
Ей хочется сказать, что она всегда хотела делать то же самое ради него и что комплимент слишком хорош для нее. Она подвела его, подвела их обоих. Чувства переполняют ее, но слова, как всегда, теряются прежде, чем она успевает их произнести.
Машина сворачивает на улицу, где расположена клиника, и Саманта с облегчением переводит дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77