На обращенной к улице торцевой стороне каждой постройки имелась лестница на верхний этаж.
Интересно, подумал комиссар, какой Ницца видится американцу. Наверное, городом совсем из другого мира. Может быть, даже с другой планеты. Невысокие дома, маленькие кафе, простые люди. Никакой тебе американской мечты, никаких небоскребов, которые можно рушить, только скромные мечтания, порой выцветшие от морского воздуха, как и стены домов. Скромные мечтания, но если вдруг они оказывались несбыточными, тогда тоже оборачивались настоящей бедой.
На стене напротив дверей управления кто-то приклеил антиглобалистский плакат. Люди, которые боролись за то, чтобы сделать весь мир одинаковым, выступали против других людей, которые боролись за то, чтобы не утратить собственного лица. Европа, Америка, Китай, Азия… Всего лишь раскрашенные пространства на географических картах, сокращенные обозначения на таблицах обмена валют, слова в словарях… Признаки наших дней: интернет, средства массовой информации, новости в режиме реального времени. Приметы расширяющегося или, напротив, сжимающегося мира, в зависимости от того, с какой точки смотреть.
Действительно сокращало расстояния только зло, вездесущее, говорившее всегда на одном единственном языке и неизменно писавшее свои послания одними и теми же чернилами.
Фрэнк закрыл дверцу машины и повернулся к другу.
Перед Юло стоял человек тридцати восьми лет со стариковским взглядом, которому, похоже, изначально не свойственно было благоразумие. Смуглый, угрюмый южанин, темные глаза, черные волосы, заросшие щеки. Человек могучего сложения, и ему уже приходилось убивать людей под защитой полицейского значка, действуя во имя справедливости. Наверное зло неизлечимо, против него нет противоядия. Зато были такие люди, как Фрэнк. В далекие времена, во время эпидемий чумы, именно такие, как он, занимались перевозкой больных и трупов — немного чокнутые и получившие иммунитет против болезни.
Войне не было конца.
Юло запер машину, и тут подошел комиссар Фробен из отдела убийств, помогавший следствию.
Фробен широко улыбнулся Юло, обнажив крупные ровные зубы, словно осветившие его характерное лицо. У него была массивная фигура, отчего костюм из «Галереи Лафайет» едва не трещал на его массивной фигуре, сломанный нос говорил о боксерском прошлом. Легкие шрамы над бровями подтверждали это предположение.
Фробен пожал Юло руку. Улыбка стала еще шире, а серые глаза превратились в щелочки, отчего шрамы смешались с сетью морщинок.
— Привет, Никола. Как поживаешь?
— Это ты мне скажешь, как я поживаю. Барахтаюсь в этом море дерьма, где того и гляди разразиться буря, мне нужна помощь всех друзей.
Фробен перевел взгляд на Фрэнка. Юло представил их.
— Фрэнк Оттобре, специальный агент ФБР. Очень специальный. Американское командование подключило его к нашему расследованию.
Фробен ничего не сказал, но посмотрел на Фрэнка с явным уважением, одарив его такой же открытой улыбкой, и протянул руку с крупными и сильными пальцами.
— Клод Фробен, скромный комиссар из отдела по расследованию убийств.
Отвечая на крепкое рукопожатие Фробена, Фрэнк подумал, что при желании тот запросто мог бы сломать ему пальцы. Этот человек ему сразу понравился — сильный и осторожный одновременно. Фрэнк не удивился бы, если б увидел, как тот после работы собирает с детьми модели корабликов, причем с поразительной ловкостью монтируя самые хрупкие детали.
Юло сразу перешел к делу.
— Какие новости на пленке?
— Я поручил это Клаверу, нашему лучшему технику, волшебнику, можно сказать. Я только что от него, он изучает пленку с помощью своих приборов. Пойдемте, я проведу вас.
Они прошли в здание и направились по недлинному коридору, освещенному рассеянным светом из окна за их спиной. Юло и Фрэнк шли за Фробеном, глядя на его затылок с волосами цвета соли с перцем, на короткую шею и широкую спину, пока тот снова не повернулся к ним лицом, остановившись возле лестницы, ведущей вниз.
— Прошу, — жестом указал он.
Они спустились на два лестничных пролета в просторное помещение, заполненное электронной аппаратурой, залитое холодным светом неоновых трубок, дополнявшим слабое дневное освещение, в полуподвале.
За стойкой сидел худой парень с наголо остриженной головой, очевидно чтобы скрыть начинающуюся лысину. Он был в клетчатой рубашке поверх джинсов, и в расстегнутом белом халате. Но носу — кривые очки с желтыми стеклами.
Все трое остановились у него за спиной, парень сосредоточенно манипулировал потенциометрами. Наконец он обернулся к вошедшим. Да он, пожалуй, слепнуть должен, когда выходит на солнце в таких очках.
Фробен не стал никого представлять парню, и молодой человек, похоже, не нуждался в этом. Видимо, он полагал, что если эти люди тут, значит, так надо.
— Ну, Клавер, что скажешь о записи?
Техник пожал плечами.
— Мало чего скажу, комиссар… Новости не слишком хорошие. Я исследовал запись всеми доступными мне способами. Ничего. Голос поддельный и никак не может быть идентифицирован.
— То есть?
Клавер начал издалека, понимая, что не все присутствующие располагают нужными техническими познаниями.
— Каждый человеческий голос раскладывается на свой уникальный набор частот. Их можно идентифицировать точно так же, как сетчатку глаза или отпечатки пальцев. Это определенное количество верхних, низких и средних звуков, и они не меняются, даже при попытке изменить голос, перейдя, например, на фальцет. С помощью специальной аппаратуры эти частоты можно представить в виде диаграммы. Речь идет о довольно простых приборах, без которых не обходится ни одна студия звукозаписи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177