Бауер закрыл глаза и передвинулся на холодном полу, подбирая застывшие ноги поближе к нагретому уже месту.
Тепло Кэтрин овевало его лицо. Звук ее дыхания проникал в уши. Это снова была любовь — ее звуки, ее прикосновение. Узы любви удерживали его подле жены, но страх когтями рвал эти узы. Бауер чувствовал дыхание Кэтрин на своем ухе, чувствовал, но не слышал. Он вспомнил, что ухо повреждено. Он оглох на это ухо. Надо будет показаться врачу. А чем поможет врач? Такой страшный удар! Наверное, барабанная перепонка лопнула. Теперь он калека на всю жизнь.
Бауер почувствовал, как в нем закипают слезы, но глаза были сухи. Ему казалось, что внутри у него все дрожит и рвется от судорожного неистового плача. Он сидел на полу, закрыв глаза, давясь от слез, и рядом с собой, как неуловимое прикосновение, ощущал тепло Кэтрин и звук ее дыхания. Ему казалось, что он ощущает ее всем своим существом, но осязать не может. Это мучительное чувство заставило его широко раскрыть глаза, и он увидел, что Кэтрин подняла голову и смотрит на него.
— Что с тобой? — спросила она.
— Я болен.
Она села на кровати и, протянув руку, дотронулась до его лба.
— У тебя жар, — сказала она. — Что же ты сидишь на полу, на самом сквозняке. Я позову доктора.
— Моя болезнь не для доктора. — Бауер поднялся на ноги.
— По-моему, у тебя жар.
— Ну да, это все, что ты знаешь. «Поставь термометр», «Выпей горячего чаю», «Позови доктора». Выкинь это из головы хоть на минуту. Человек может быть болея и по-другому, представь себе.
— Сядь. Вот сюда. — Кэтрин подвинулась, освободив ему место на краю постели. — Садись сюда и расскажи мне, в чем дело.
— К чему? Это длинная история. Это такая длинная история, что ее за целую ночь не перескажешь. И чем ты можешь помочь?
Бауер медленно поднялся с пола и сел на постель. Он сидел в полукольце изогнутого тела Кэтрин. Она смотрела на него сбоку. Он повернул голову и взглянул ей в глаза, и на мгновение ему показалось, что ее взгляд обнимает его. — Это все там, на работе, — сказал Бауер. — Он просто доводит меня до сумасшествия, иной раз я сам не знаю, что делаю.
— Кто? Мистер Минч?
— Мне иногда кажется, что я убью его, если он не оставит меня в покое. Честное слово! Вот до чего дошло. Даже не знаю, что делать.
— Что ты! Почему? Мистера Минча? Ты говоришь про мистера Минча? Когда это случилось? Сегодня?
— Сегодня, вчера, в среду, в субботу, — какая разница, когда! Это уже давно тянется. Ты ведь знаешь, Кэтрин, я никогда никого не трогаю. Я в жизни никому не делал неприятностей. Я сам не хочу иметь неприятности и никому не хочу делать неприятности. Да вот только сейчас, когда я возвращался домой, в подъезде, внизу, один человек… Я бы мог… у меня была возможность… сделать… ужасную вещь. Но, понимаешь, они гоняются и цепляются, и до того, до того доводят человека, что уже нет никаких сил выносить это, доходишь до точки.
Бауер вскочил на ноги. Он низко наклонился к лицу Кэтрин.
— До точки! — крикнул он. — Предупреждаю тебя!
— Фредди, да что случилось? — Кэтрин слезла с постели. — Скажи мне. Я же ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
Она близко подошла к мужу и настойчиво прижалась к нему, заглядывая в лицо.
— Поди ко мне и расскажи про свою беду, — попросила она.
Бауер попятился от нее.
— А ты поцелуешь меня, и все будет хорошо!
— Но ты же можешь сказать мне?
— Нет. Как я могу тебе сказать? Чем ты поможешь?
— Ну, Фредди, пожалуйста. — Она снова подошла и снова прижалась к нему. Бауер почувствовал ее груди под своей рукой. В голове у него стоял дикий гул, и на мгновение ему показалось, что ее объятье ограждает его от этого гула.
— Прошу тебя, Фред, скажи мне, — прошептала Кэтрин.
— Ладно. — Голос его звучал хрипло. — Ладно.
Он отступил на шаг. Слова теснились в голове. Он не знал, какие выбрать. Ему хотелось рассказать обо всем сразу. Он дышал тяжело, словно его что-то душило.
— Ладно. Я скажу тебе, — пробормотал он. — Ты сама захотела. Ладно, слушай. Я должен уехать, а где мне взять на это денег?
— Куда уехать?
— Куда глаза глядят! Как бродяга, без гроша в кармане, в товарном поезде!
— Ты что, с ума сошел?
— Нет. — Бауер опустил глаза. — Так нужно.
— А дети? Что они будут есть, если ты бросишь работу?
— Вот об этом-то я и думаю.
— Так! — вскричала она. — Да подними ты голову. Перестань бормотать. Говори толком. Что ты надумал?
Бауер медленно поднял голову.
— А вот что я надумал: надо бросить эту работу, стать на пособие и как безработный получить временную работу… а потом, может быть, я сумею устроиться на такую службу, где не придется каждую минуту дрожать, что тебя застрелят из-за угла.
— Кто это станет в тебя стрелять?
— По крайней мере, тогда я смогу собраться с мыслями и немножко оглядеться. Да нет, нет, разве я человек? Камень какой-то на дороге, — топчите его, толкайте. Стой здесь, катись туда… Кто это станет со мной считаться, спрашивать меня — пихнут, и все. Казалось бы, ясно, что человек, если захочет, может сменить эту службу — так или нет? А вот, по-ихнему, нет. Они меня не отпустят. Поэтому я и должен уехать. Но тогда я не получу пособия. Вот об этом-то я и думаю, и еще думаю, что все-таки должен уехать: уехать, и все. Так я решил, окончательно.
— Ты хочешь нас бросить?
— Да, — сказал он спокойно и твердо.
— Что ж, хорошо. Бросай нас, беги.
— Не говори так. Ты должна мне помочь. — Бауер начал придвигаться к ней. — Я еще никогда ни о чем тебя не просил с тех пор, как мы поженились. Я всегда старался, как мог, для тебя. Но теперь ты должна помочь мне.
— Ты просишь меня помочь тебе уморить с голоду наших детей?
— Нет, Кэтрин, не надо так говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176