Хотя индекс его интеллектуальности был ниже семидесяти пяти, хитрить он умел. Ему с самого начала было ясно, какое впечатление правда о Луизе произведет на Памелу с Артуром. Как подействует на их вдохновенное стремление заниматься его делом. Он видел, что происходило, когда рассказывал о том, что помог Луизе сбывать краденые билеты. Как оказался обойденным и пообещал ее убить. Артур с самого начала решил не нарушать его привилегию против самообвинения напоминанием о прошлых адвокатах. Новый адвокат, новая история. Но теперь было совершенно ясно, почему его адвокат на суде прибегнул к защите ссылкой на невменяемость, почему их предшественники не оспаривали виновность Ромми. Основываясь на прошлом опыте, Гэндолф без труда читал, что написано на лицах его нынешних адвокатов.— Я никого не убивал, — повторил он. — Я не такой.Потом, видимо, даже ему стала ясна бессмысленность этих протестов. Он ссутулил плечи и отвел взгляд.— Но это не значит, что меня не казнят, так ведь?Артур был намерен исполнять свой долг и сражаться. Напомнить апелляционному суду о признании Эрно и медлительности Женевьевы с показанием об угрозе Гэндолфа. Однако показания Эрно нечем было подкрепить, а свидетельство Женевьевы совпадало с известными фактами. Честность этого свидетельства подкреплялась нежеланием его давать. И хуже всего было то, что Артур знал — Женевьева сказала правду.— Нет, — ответил Артур. — Не значит.— Да, — сказал Ромми, — я понял это, потому что ночью опять видел тот сон.— Какой? — спросила Памела.— Будто за мной приходят. Будто настало время казни. Когда только попал в коридор смертников, я видел этот сон каждую ночь. Клянусь, просыпаешься в таком поту, что самому противен свой запах. Иногда я думаю, что меня и казнить не придется, сам отброшу копыта. Все мы, «желтые», только об этом и говорим. Если какой-то малый плачет ночью, значит, видит этот сон. Нельзя так обращаться с человеком, вынуждать его слушать такое. Если меня выпустят отсюда, — сказал Ромми, — я уже никогда не буду нормальным.Ни Памела, ни Артур не нашли что ему ответить.— Знаете, при мне много раз приходили за людьми. Дня за два до казни тебя переводят вниз, в камеру, где приводят в исполнение приговор. Забирают, пока у тебя еще есть какая-то надежда, чтобы ты не сопротивлялся и не шумел. Последний, кого забирали, Руфус Трайон, сидел в соседней камере. Он не давался. Сказал, что убьет кого-нибудь раньше, чем выйдет. Его здорово отделали. И все равно, говорят, он досадил им под конец. Съел последний обед и выблевал все на себя — видно, сломали ему какие-то кости, когда связывали. Но тут уж это никакого значения не имеет, так ведь? Как думаете, лучше, чтобы тебя волокли, или идти не противясь?Памела была красной как рак. В конце концов она нашла какие-то слова утешения и сказала, что лучше вообще не проделывать этого пути.Понимавший шутки Ромми улыбнулся, обнажив зубы.— Оно, конечно, лучше, но все равно, хочешь не хочешь, думаешь об этом. На нервы действует. Как я позволю себя убить? Большей частью думаю, что войду в ту камеру с поднятой головой. Я не сделал ничего такого, за что нужно казнить. Крал кое-что, но ведь за это не казнят, правда? Только меня один черт ждет казнь.Памела, забыв о профессиональном достоинстве, выпалила невыполнимое обещание:— Нет, не ждет.— Ладно вам, я привык. Должен же человек когда-то привыкнуть, если знаешь, что тебя убьют. Думаешь, что пойдешь в ту камеру и кто-то убьет тебя. Что это твой последний путь, последнее, что ты увидишь. Тут ничего не поделать. Когда-то это должно случиться. Представлю себе, как иду туда, и меня начинает всего трясти. — Ромми ссутулил плечи и на глазах у адвокатов сосредоточился на этом ужасе. — Вы делаете все, что делаете, но я до сих пор здесь. Для меня ничего не изменилось.Обычно недовольство у Ромми было смутным даже для него самого чувством, но тут он вдруг нашел, на кого его обратить. Несомненно, под влиянием преподобного доктора Блайта. Но благодаря этому он обрел редкую смелость посмотреть сквозь стекло прямо в глаза Артуру.— Я невиновен, начальник, — сказал он. — Я никого не убивал. 285 июля 2001 годаСекреты фараона Вечер в кабинете. Мюриэл за своим широким столом разбирала бумаги, дожидавшиеся ее весь день. В те редкие вечера, когда они с Толмиджем оба бывали дома, она складывала в портфель проекты обвинительных актов, почту и памятные записки. После ужина, лежа в постели, перечитывала их, иногда спрашивала совета у мужа. Тем временем орал телевизор, овчарка с котом соперничали за место на покрывалах. Никогда не говоривший тихо, Толмидж разглагольствовал, как за границей, таким голосом, что от него дрожали стены. Он до сих пор не взял в толк, что не нужно докрикиваться до находящихся за океаном государств.Мюриэл предпочитала одиночество и тишину своего кабинета после шести часов. Покончив с делами, она появится где-нибудь на сборе средств для поддержки какого-то политика или дела, сделав тем самым вклад в свою избирательную кампанию. О точном месте своего назначения Мюриэл вспоминала только уходя, когда брала папку, оставленную помощницей за дверью.Сейчас Мюриэл сосредоточилась на ответах на свой меморандум, распространенный в конце прошлой недели. Там были предложения по экспериментальной программе исправительного воспитания лиц, впервые совершивших преступления в связи с наркотиками. Председательствующий судья отписался робкими комментариями, не желая брать на себя никакой ответственности. Однословное примечание Неда Холси гласило: «Сроки?» Он беспокоился о политических последствиях разрешения сбытчикам наркотиков — мелким — вернуться на улицу в год выборов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138