Место вокруг прокола покраснело и опухло. У него руки чесались вытащить сережку. Но ведь тогда, как он слыхал, дырочка зарастет.
Вернувшись в квартиру, Давид засыпал в кофеварку кофе, налил воды и поставил на газ. Потом принял душ в кабинке из алюминия и матового плексигласа, которую кто-то из давних жильцов установил на кухне.
Когда он вышел из душа, предохранительный клапан кофеварки плевался водяными брызгами, окрашивая пламя в желтый цвет. Он выключил газ, вытерся и снова надел халат. Взял из мойки чашку, сполоснул, налил кофе. В холодильнике нашелся початый пакет молока. Понюхав, Давид плеснул немного в чашку, отнес ее в комнату, поставил на ночной столик, включил музыку и снова забрался под одеяло. В этом удовольствии – выпить кофе в постели – Давид Керн отказывал себе с большой неохотой.
Радио было настроено на станцию, которая целый день транслировала музыку тропиков. Резкий контраст со здешним климатом: температуры около нуля, сплошная низкая облачность, сыпавшая то мелким дождем, то снежной крупой. Дни начинались, когда Давид еще крепко спал, и к тому времени, когда он выходил из дома, большей частью уже успевали закончиться.
Мелкими глотками прихлебывая кофе, он с тревогой размышлял о своем ухе. Может, сходить в то заведение, где ему делали пирсинг? Там наверняка знают, что надо предпринять в случае инфекции.
С лестницы донеслись тяжелые шаги – г-жа Хааг вернулась домой с покупками. Старушка лет семидесяти – хотя насчет возраста Давид мог и ошибаться, – имеет сына, на вид ненамного моложе ее, который изо дня в день ровно в четверть первого приходит обедать, а ровно в четверть второго уходит. Сын был холост и работал где-то поблизости, заведовал складом, как неоднократно говорила Давиду г-жа Хааг.
Давид встал, раздвинул занавески. К его удивлению, клочок неба за окном сиял голубизной. Не сказать чтобы очень уж яркой, но все-таки, поэтому Давид оделся и уже в начале двенадцатого стоял на Йоханнштрассе, унылой, серой улице, на которой он жил.
День выдался неожиданно погожий. Градусов на десять теплее, чем накануне; солнце блестело в мансардных окнах. Уже через несколько шагов Давиду пришлось расстегнуть молнию стеганой куртки.
Владелец продуктового магазинчика на Кабельштрассе соорудил у своих дверей лоток с рождественскими электрогирляндами. Затея невыгодная, в такую-то погоду. Давид зашел в магазин, купил сэндвич с сыром, развернул, еще не отойдя от прилавка, и начал есть.
Старьевщик, державший лавку во дворе соседнего дома, выставил у подворотни несколько образчиков своего товара и табличку со стрелкой и надписью: «Кладезь Годи». Давид последовал за указателем и зашел в лавку. Годи восседал в мягком кресле с ценником «80 франков!», читал «Бесплатную газету». Они давно знали друг друга, ведь значительную часть своей обстановки Давид приобрел именно у Годи.
– Вчера зима, сегодня весна – никакого здоровья не хватит! – простонал Годи.
Давид поддакнул, хотя в свои двадцать три года с такими проблемами не сталкивался.
Жуя бутерброд, он бродил – вернее, с трудом пробирался – по помещению, битком набитому мебелью, ящиками, бытовыми приборами, книгами, рамами для картин, фарфоровыми безделушками и прочим хламом. Уже несколько раз Давид сумел отыскать тут кое-что интересное для Тобиаса, своего работодателя и хозяина «Эскины».
Бар-салон «Эскина» открылся меньше года назад, но выглядел так, будто существовал всегда. Обставлен он был подержанной мебелью пятидесятых – шестидесятых годов. На искусственно состаренных стенах висели вещицы, купленные на блошиных рынках по всему миру и создававшие уютную интернациональную атмосферу.
Давид частенько находил у Годи то одно, то другое для «Эскины» и с выгодой для себя перепродавал Тобиасу. Например, колорированную альпийскую панораму, старенькую ботаническую таблицу с изображением разных видов пальм, неумелый, писанный маслом портрет индейского вождя.
На сей раз он не нашел ничего подходящего. Но когда вышел из лавки, увидел, что Годи вместе с каким-то толстяком разгружает старый фургончик-»фольксваген». Одна из вещиц – ночной столик с закругленными углами и желтой мраморной крышкой – привлекла его внимание.
– Сколько стоит? – поинтересовался он у Годи.
– Я пока не решил.
– Он еще мой. Арт-деко, – вмешался толстяк.
– Ерунда, а не арт-деко, – буркнул Годи.
– Крышка – натуральный мрамор, – гнул свое толстяк.
– Сколько? – спросил Давид.
Толстяк вопросительно глянул на Годи.
– Нечего на меня глядеть. Ты владелец, вот и назначай цену. – С этими словами Годи вернулся к фургончику.
– Сорок? – Толстяк был посредником и не умел общаться с конечным потребителем: опыта недоставало.
Давид осмотрел столик, открыл дверцу, подергал ящик – тщетно, не выдвигается.
– Немного мыла – и откроется как миленький, – посоветовал толстяк.
– Тридцать, – сказал Давид.
– Тридцать пять.
Давид задумался.
– Но тогда вы отвезете меня до дома.
– Далеко?
– Рядом, за углом.
Так Давид Керн приобрел ночной столик, который круто изменил его жизнь.
3
Мари Бергер ужинала с Ларсом в «Звездолете» – в знак примирения, как он выразился.
Ей примирение вообще-то без надобности, она с Ларсом не ссорилась. Он – попросту нечаянное недоразумение. Но поскольку вид у него был ужасно несчастный, а на дворе стоял декабрь и предрождественская суета и на нее тоже наводила порой тоску, она согласилась с ним поужинать.
И совершила ошибку. День свидания преподнес ей сюрприз: весеннее небо и ветерок, дышащий югом. Погода, совершенно не подходящая для встречи с отставленным ухажером, который еще не знает, что ему дали отставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73