засахаренным миндалем в медовом сиропе, острыми рисовыми шариками с кориандром, маленькими кусочками жареной холодной говядины с лимоном и луком — все это она отправляла своими длинными тонкими пальчиками ему в рот. И при этом без умолку болтала на смеси тамильского, сингальского и английского, лаская и целуя его, как младенца. Сестра Ранья никому не рассказывала о своих успехах в лечении Конрада.Симона узнала об этом чисто случайно. Целый день она занималась своими делами и пришла навестить Конрада позже обычного, когда уже стемнело. Войдя в гостевой домик, она тут же услышала неумолкающий голосок сестры из спальни Конрада. Она тихо открыла дверь и увидела, как сестра Ранья кормит счастливого Конрада.Когда Конрад заметил ее, он испугался, но Ранья погладила его по голове и сказала:— Don't worry, Mama Anna is not here . И только тут увидела в дверях Симону.— Кто такая мама Анна? — спросила Симона Урса в тот же вечер. — Это кто-то, кого Конрад боится.Урс понятия не имел. Ей помог свекор.— Его мать звали Анной. Но почему он должен бояться ее?— А не она ли спихнула его маленьким ребенком какому-то крестьянину?— За это можно возненавидеть. Но бояться?— Может, мы не все знаем.Томас Кох пожал плечами, встал и извинился. Стареющий плейбой на перепутье между браками, подумала она.Симона никак не могла уснуть. Среди ночи ей пришла в голову одна идея. Она встала, спустилась вниз в вестибюль и стала дожидаться возвращения свекра. Когда тот наконец ввалился с остекленевшими глазами, она давно уже заснула в кресле, но, вспугнутая грохотом, тотчас же спросила:— Она была рыжая?— Женщин много есть на свете… — запел он, повеселев.— Мать Конрада, я про нее.Томасу потребовалось время, пока он сообразил, что к чему. Потом засмеялся:— Рыжая, как черт.— Старые фотографии? Но у меня нет их. Зачем? Чтобы видеть, как я состарилась? — Эльвира сидела в «утренней» комнате и разговаривала с Симоной. — Зачем они тебе?— Я хочу показать их Конраду. Иногда таким способом удается вывести больного из состояния апатии.— У меня ничего нет.— У каждого есть хоть какие-то фотографии из его прошлого.— А у меня нет. Симона сдалась.— Ну, по крайней мере ты должна знать, почему он боится собственной матери?— Может, потому, что из него не вышло ничего путного, — улыбнулась Эльвира.— Что она была за женщина?— Тот тип женщины, которая скрывает от нацистского дипломата своего ребенка ради того, чтобы тот на ней женился.— Но она ведь была одно время твоей лучшей подругой?— Анны уже давно нет в живых, и я не хочу о ней говорить.— Как она умерла?— Во время бомбежки в поезде, насколько я знаю.— И у нее были рыжие волосы?— Разве это имеет значение, какого цвета были ее волосы?— Конрад испугался новой сестры. А у нее волосы рыжие.— Анна была блондинкой.— Томас сказал, она была рыжая, как черт.— Томаса теперь уже тоже стала подводить память.Монсеррат работала в доме всего только месяц. Она была племянницей Канделярии, неустанно старавшейся пристроить членов своего обширного семейства на вилле Кохов. Монсеррат взяли горничной.— Сегодня сеньора заходила в кабинет дона Коха, — рассказывала она Канделярии за обедом. — Она что-то искала в его письменном столе.— Ты постучала?— Я думала, там никого нет, я ведь видела, как он ушел.— Всегда надо стучать.— Даже если знаешь наверняка, что в комнате пусто?— Даже если от дома не останется ничего, кроме двери.Монсеррат было всего девятнадцать, и ей еще многому предстояло научиться.Урс ничем особенно помочь не смог. Симона завела разговор на эту тему за обедом, раз уж выдался такой редкий случай, что Урс обедал дома.— Зачем тебе старые фотографии? — спросил он с раздражением, снова почувствовав какую-то связь с ее последним хобби по имени Конрад Ланг.— Специалисты порекомендовали посмотреть вместе с ним старые фотографии и использовать его прошлое как привязку к настоящему. Но похоже, в вашем драгоценном семействе этого не водится.— У Эльвиры все полки забиты альбомами со старыми фотографиями.— Она мне ни одной не дает. Говорит, что не знает, где они лежат. Он недоверчиво рассмеялся.— В ее кабинете, в книжном стеллаже. Навалом.Симона дождалась трех часов дня — момента, когда Эльвира заканчивала обычно свою работу с корреспонденцией. Она отправилась на «Выдел» и постучала в дверь кабинета.— Да? — отозвалась Эльвира нелюбезно. Симона нарушила табу этого дома. Когда Эльвира находилась в своем рабочем кабинете, никто не смел ее тревожить. Симона вошла.— Урс сказал, что ты хранишь все фотографии здесь. Может, ты разрешишь взять несколько из них на время? Эльвира сняла очки.— Видимо, Урс давно здесь не был. Разве здесь есть где-нибудь фотографии? — И она указала на книжный стеллаж рядом с ней.Там стояло несколько папок-скоросшивателей, ряд выстроенных в хронологическом порядке годовых отчетов заводов Коха, перечень ассортимента выпускаемой ими продукции, восемнадцатитомная энциклопедия и две фотографии в рамочках — Эльвира с первым и со вторым мужем.И больше ни одной фотографии, ни одного альбома.— Может, дело в том, что никто не должен видеть, как она молодеет год от года? — засмеялся Томас Кох, когда Симона рассказала ему об этом.Она застала его в наилучшем расположении духа. Он только что принял решение провести праздники на яхте Баренбоймсов, плававшей в Карибском море с превеселенькой компанией на борту. Он, конечно, встретит Рождество — неписаный закон — на вилле «Рододендрон», но уже утром улетит на Кюрасао и там поднимется на яхту «Why not?"'. В сопровождении Саломеи Винтер, двадцати трех лет.Так что он был очень даже готов помочь и сразу вызвался отдать Симоне все фотографии, «хоть весь ворох», если ей охота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64